Эльмар Грин - Рассказы

И тогда мысли, которые едва начали у него зарождаться по дороге сюда, вдруг ярко всплыли и переплелись с мыслями, вызвавшими тоску и обиду. В его голове замелькали картины долгого, тяжелого труда, бесконечные побои за этот труд, вспыхнули воспоминания о бешеной пляске ветра и дождя, сверкнули яркие лучи злого солнца, всплыли слова молчаливого работника старого Отти Карьямаа о том, что ему никогда никто не поможет, кроме него самого, и мелькнул разъяренный Юхан Ойнас, летящий с искаженным лицом назад, на плетень, и падающий вместе с гнилым плетнем на черные грядки. И вдруг эти мысли сплелись вместе и составили новую, дикую мысль в его голове. Но никто так и не узнал, что это была за мысль. Все увидели, как Пиетри встал из-за стола и начал моргать глазами, мыча при этом что-то несвязное.

Руки его протянулись вперед и задрожали над столом. Пальцы правой руки раздвинулись, изобразив что-то вроде клещей. Потом туловище Пиетри круто повернулось влево и стало падать. Правая рука, описав над столом полукруг, тоже стала падать вслед за туловищем. Но на пути ей попалось длинное горло Роберта Карьямаа, она впилась в это горло чуть пониже подвижного бугорка и потянула это горло за собой.

Жених упал и опрокинул скамейку и всех сидящих на ней. Он изо всей силы рванул руку Пиетри от своего горла, но он не мог оторвать этой руки. И он, задыхаясь, судорожно забился на полу. Все бросились к упавшему, не понимая, в чем дело. Потом все стали кричать, что нужно оттащить больного, иначе он задушит человека. Но даже сам старый Уйт не мог оторвать руки Пиетри от горла жениха. Он мог бы переломить ему хребет одним ударом своей руки, но он никогда не смог бы разжать его пальцев. И он был пьян сегодня. Он потянул Пиетри вверх изо всех своих пьяных сил. Он приподнял их обоих над полом, но опять бросил на пол. Он не мог оторвать их друг от друга.

Пиетри мычал и хрипел, извиваясь на полу. Его тело легко перелетало с места на место вслед за судорожными рывками длинного Роберта Карьямаа. Но пальцы его не разжимались.

Тяжелый и мрачный Иоганес Карьямаа бил Пиетри ногами по голове, по спине и под ребра.

Он навалился на него всем своим семипудовым телом и придавил к полу. Но было уже поздно.

Его сын смотрел в потолок безразличным взглядом и дразнил там кого-то своим синим языком, просунутым между белыми зубами...

Пиетри стряхнул с себя Иоганеса Карьямаа и встал. Он вытянул вперед напряженные, дрожащие руки и пошел к выходу.

И на этот раз никто не остановил его. На этот раз все расступились так широко, что он не смог бы никого достать своими страшными руками.

Так он прошел между затаившими дыхание людьми до самого выхода.

Он вышел на чужой двор, и дождь и ветер ударили ему в лицо. Он глубоко вдохнул в себя этот дождь и ветер и пошел не спеша через чужой сад.

Только в конце сада он остановился. Он точно призадумался о чем-то, вглядываясь в дождливую осеннюю ночь; потом качнулся вперед и назад и задрожал всем телом. Руки его протянулись вперед и стали ловить воздух и дождь, а из горла вырвались икающие звуки. И наконец он упал, не сгибая колен, в заросли старой крапивы и забился там, взрывая землю и бурьян.

Никогда припадок не случался с ним два раза подряд...

Худощавое лицо Эйно Карьямаа было окрашено густым загаром неравномерно. Кожа на лице казалась похожей на старую медь, которую накалили изнутри так сильно, что копоть и грязь большими пятнами сошли с ее жаркой поверхности. Маленький, острый нос был огненно-красным сверху, потому что он торчал прямо вперед, и солнечные лучи сожгли на нем кожу несколько раз. Волосы Эйно Карьямаа тоже были сожжены солнцем и пожелтели, как травы южных степей в середине лета.

Только глаза смотрели холодно среди этого жара и пламени. Они были бледноголубого цвета и казались какими-то посторонними светлыми пятнами на темнокрасном лице. Они смотрели на мир очень холодно.

Может быть, это и было причиной тому, что жизнь Эйно Карьямаа двигалась такими странными путями, не похожими на жизненные пути других людей.

Эйно приехал к отцу в середине лета. Отец не знал точно о дне его приезда и не выслал подводы на станцию. А от станции было двадцать пять километров до хутора отца.

Правда, Эйно мог бы нанять чужую подводу и благополучно проехать это расстояние, но он поступил иначе. Он оставил свой багаж в камере хранения, потом разделся, свернул костюм в узелок, укрепил его за плечами и в одних черных трусах пробежал весь путь за два часа.

Его не тяготила жаркая солнечная погода и безветрие. Он бежал все время по краю мягкой проселочной дороги, широко и свободно вскидывая сухие, темные от загара ноги. Руки его, такие же темные, были прижаты к бокам. Он глубоко вдыхал сухой, горячий воздух, насыщенный запахами зелени, и смотрел по сторонам. А по сторонам дороги колосились нивы и цвел картофель.

За время своего пути Эйно Карьямаа успел напугать встречных людей и лошадей.

Особенно много шума поднималось при его появлении в деревнях, когда он, подобно ветру, мчался посреди улицы, перепрыгивая через кур и свиней и наводя панику на ребятишек.

Он умышленно ускорял бег перед каждой деревней, чтобы его не вздумали догонять, и проносился мимо с такой быстротой, словно чья-то огромная рука швыряла его вдоль улицы.

Иногда к нему подбегали собаки. Тогда он быстро нагибался, делая вид, что хватает камень, и они с визгом бросались прочь.

Только у последней деревни его догнали местные спортсмены, но он задержался с ними всего минуту, а потом опять продолжал свой путь.

Они догнали его потому, что он бежал тихо по этой деревне. Он к этому времени уже шумно дышал, и темная кожа его блестела от пота. А они веселились у клуба, не зная, куда девать избыток своей энергии, и плясали под звуки гармонии. Это был воскресный день. Они отдыхали в этот день, и некоторые из них уже успели выпить.

Когда он пробегал мимо, среди них раздались восклицания:

— Это что за гусь такой? Сумасшедший?

— Да вроде этого... Гляди, глаза-то! Что у судака дохлого.

— А может, спортсмен какой?

— Кто его знает? Поди спроси.

— А вот мы догоним да узнаем! — сказал самый боевой из них и выбежал на дорогу. За ним последовало еще несколько человек, охваченных спортивным задором. Им вслед раздались укоризненные голоса:

— Бросьте вы людей смешить! Куда вас чорт понес? Культурность свою захотели показать? Не видите разве: человек спортом занимается. А вы, как дикари, за ним... тьфу!

Но те не слушали укоризненных голосов.

— А вот мы спросим его, чем он занимается! — крикнули они.

И скоро трое рослых парней, отделившись от остальных, напрягая все силы, стали приближаться к усталому бегуну. Ребятишки тоже присоединились к взрослым, и получилась веселая, шумная толпа.