Евгений Нечаев - Под горой Метелихой [Роман]

Расстроилась Нюшка. Забрала к себе на колени дочку, долго сидела с ней, не включая света, у задернутого занавеской окна. И непоседа дочь притихла, сунулась пуговкой-носом в разрез байковой кофты матери.

А на улице — слякоть, ненастье, скрипит-надрывается ставень, капли дождя по стеклу змеятся.

Осень в этом году наступила рано, с густыми, тягучими туманами, с крупой, с изморозью. Хлебнули забот каменнобродцы, однако с уборкой управились, а обмолот затянулся. И скот пришлось раньше времени по дворам поставить — какой это выпас, когда сверху льет и коровы весь день одна от другой не отходят. Чтобы несколько придержать сено и клевера, Карп Данилович распорядился косить отаву, перемешивать ее с овсяной соломой. На гумнах дымили овины, подсушивали сортовую пшеницу и обмолачивали тут же вручную, — опасались, как бы в кладях не сопрела.

Картофель забуртовали в поле, и опять председателю дума неотвязная: в дождь буртовали, а ну как по голой земле мороз ударит!

И в школе у Николая Ивановича начались неприятности. Прислали нового завуча с институтским образованием; сам же Николай Иванович и просил: школа большая, семилетняя, одних учителей-предметников шесть человек да в начальных классах столько же, всего не охватишь. Вот и приехал человек с дипломом, историк по специальности, привез жену-математика.

«Хорошо, — подумал вначале Николай Иванович, — в нашем полку доброе подкрепление».

Александр Алексеевич Чекулаев — так звали нового завуча — оказался не по годам молчаливым, насупленным. Жена тоже под стать ему. И всё-то их не устраивало, всё неладно. Квартиру нашли в добром доме, с опрятной хозяйкой, а через неделю съехали, — ребятишки, мол, за перегородкой плачут, спать по утрам не дают. И в школе оба — как в институте: отчитали свои часы, и нету их.

Попросил как-то Николай Иванович Чекулаева в клубе с лекцией выступить — мигрень у завуча; в другой раз предложил было новой математичке помочь счетоводу сельского кооператива разобраться с квартальным отчетом — повела она этак плечиком и говорит:

— Я не обязана. Вот если бы сахар и масло продавали без хлебных квитанций, если бы вы, как директор, заботились о своих коллегах по-настоящему… Неужели фондов особых нельзя выхлопотать? Какой городишко Бельск, но там даже разговора никто не заводит о продуктах питания. Мы же всё-таки интеллигенты!

Кто-то из старых учителей был в это время в канцелярии, и слова «коллега» и «продукт» стали нарицательными строптивой чете. Чекулаев пожаловался в роно.

С этого и пошло.

Зимой, на районной учительской конференции, Чекулаева выступила с критикой постановки воспитательной работы в Каменнобродской ШКМ, говорила о том, что директор чувствует себя удельным князьком, загружает работой, которая не имеет никакого отношения к преподавательской, не способствует росту молодых учителей.

В защиту Николая Ивановича поднялась учительница по химии — Екатерина Викторовна, жена агронома.

Едва сдерживая себя от возмущения, потребовала она от заведующего районным отделом народного образования и секретаря райкома партии немедленно убрать из коллектива склочников. Тогда вышел к трибуне Чекулаев.

Потирая сухие, костлявые руки и без нужды поправляя черный галстук, высказал свое мнение, мнение завуча. Нет, он не полностью разделяет суждение товарища Чекулаевой, несмотря на то что она близкий ему человек. Справедливости ради нужно сказать, что директор Каменнобродской школы пользуется вполне заслуженным авторитетом. Да, к подчиненным требователен, это необходимо.

— Но, — Чекулаев сделал большие глаза, — в практической своей деятельности товарищ Крутиков допускает излишнюю опеку над воспитуемыми. Это не стимулирует проявления индивидуальности, подавляет в зародыше творческое пробуждение личности. В современный период перед школами колхозной молодежи поставлены благородные задачи воспитать подлинных строителей новой жизни; мы совершаем культурную революцию на селе. Естественно, что те взгляды и методы работы, которых придерживается директор школы, на мой взгляд, несколько отдают дореволюционной гимназией, входят в глубокое противоречие с установками нашей партии.

«Змееныш!» — только и мог подумать Крутиков. Когда ему предложили выступить, отказался.

— Прошу назначить комиссию; лучше, если вы сами приедете. У меня всё, — сказал он председательствующему.

Проверять школу приехал заведующий районным отделом народного образования Нургалимов. Чекулаевой было велено извиниться перед директором, завуч струсил, понял, что перегнул палку на конференции, и написал пространную объяснительную записку. Ему-де после трехлетней практики в городской образцовой школе показалось несколько странным то, что пришлось увидеть в Каменном Броде: городские школьники более самостоятельны и предприимчивы, а здесь робость какая-то перед учителем, подавленность. Вполне возможно, что это и не есть прямой результат диктаторства со стороны директора.

«Разумеется, я пересмотрю свои чисто профессиональные концепции», — так заканчивалась записка.

— Сопля! — теперь уж вслух проговорил Николай Иванович, не стесняясь присутствия Нургалимова.

— Остерегайся, однако, — по-товарищески предупредил Нургалимов, — этот народец способен больно ужалить. Иващенку, думаю, не забыл?

— А при чем тут Иващенко? — вскинул брови Николай Иванович.

— К слову пришлось. Такие заблаговременно запасаются поддержкой кое-кого из вышестоящих. После этого начинают мстить.

— Имеете основания? — настороженно и вполголоса задал вопрос Николай Иванович.

— Интуиция, — так же вполголоса отозвался заведующий роно, — всего лишь одна интуиция. Но в городе ходят слухи, что кто-то помог ему свалить Прохорова.

— Прохорова?!

— А вы что — не слыхали? Снят с должности и отозван.

Интуиция… Это нерусское слово довелось услышать каменнобродскому учителю и еще раз, вскоре после проверки школы Нургалимовым. Как-то заехал Аким Мартынов — подписывал договоры в колхозах на посевные и уборочные работы, по дороге к дому завернул на огонек к своему боевому соратнику по Южному фронту.

После ужина долго сидели один напротив другого, перебрасывались короткими малозначащими фразами о делах житейских.

Аким всё отчего-то хмурился, смотрел под ноги, глухо прокашливался, затем перевел разговор на сообщения центральных газет. Они пестрели гневными восклицаниями. Повсеместно — на фронтах и заводах, в колхозах и в воинских частях — проводились бурные митинги: «Смерть презренным врагам Отечества — наймитам троцкистско-бухаринской банды!»

— Что хочешь делай со мной, Николай, — приподняв голову, говорил Аким, — не верю! Кстати, так говорил и Жудра, когда я встречал его полгода назад. В Москве это было.