Евгений Нечаев - Под горой Метелихой [Роман]

— Ну и что же? — продолжала Маргарита Васильевна. — Хорошо, что русские комсомольцы заговорят первыми о человеке нерусской национальности, который погиб от руки колчаковцев за советскую власть, за наш сегодняшний день! Мы созовем на митинг комсомольцев из татарских сёл. Может быть, это будет лучше, чем поворачивать с мельницы подводы с зерном из Тозлара и Кизган-Таша?

Артюха почувствовал, что на висках у него выступает испарина. Если сейчас же не запугать девчонок или не напустить им в глаза туману, могила у Черных камней потянет к себе и его — Артюху. Мысль работала лихорадочно.

— Что вам сказать? Ежели подойти с одной точки зрения, — начал он витиевато, как привык выступать на собраниях, — в принципе я присоединяю свой голос. Дело задумано, прямо скажем, политично. Умно задумано! Молодцы!! А только надо еще посоветоваться, помозговать. Это вы правильно, что ко мне обратились. Что касаемо юридических правил, тут вы безошибочно. Но всё это надо ведь по статье и параграфу! А прежде всего — разрешение получить. Где — вот вопрос. Ладно, я уточню. Напишу форменное отношение. Доказывать надо, — вот ведь в чем заковыка. Свидетели потребуются, а где их возьмешь! Имя, фамилия, год рождения того татарина… Задачка не из простых. А так, с бухты-барахты, кто же вам разрешит памятник ставить?! Это ведь значит — имя увековечить! Чтобы для поколений! Задачка!..

— А если без всех этих формальностей? — проговорила Верочка. — Обелиск и надпись: «Здесь покоится прах неизвестного бойца революции». Можно и по-другому придумать, чтобы каждого за душу трогало.

— Власти на это не пойдут! Властям документ нужен. — Тут Артюха даже со стула привстал и хлопнул себя по лбу ладонью. — Придумал! Завтра же запрошу через суд, куда выслали мельника! Точно! Мельник Семен — эта самая гидра и кровосос — должен помнить всё досконально. Взяли их в камышах, у запруды, так мне рассказывали, а допрос был на мельнице. Оттуда и увели обоих.

— И долго это протянется? — спросила Верочка.

— Что от меня зависит, вы же знаете, Вера Николаевна, я без проволочек. Ну, недельки за две, думать надо, ответ и придет. Нам-то оно не к спеху, как я полагаю, не завтра народ собирать. Важно Семена найти. Пусть он и осужден, и раскулачен на сто процентов, а без его показаний не разрешат. На кого мы еще сошлемся? На кого?! Говорить-то все говорят, а ты докажи! Кто за это возьмется?

Артюха теперь сверлил взглядом поочередно то Верочку, то Маргариту Васильевну. И с замиранием сердца ждал, что одна из них назовет Улиту. Тогда его песенка спета. Тогда этой же ночью бежать с загодя сфабрикованным паспортом. Бежать, пока не приехал учитель. Успеть известить Евстафия Гордеевича и — в лес. Филька придушит Ивана Кондратьевича, деньги потом пополам — и в разные стороны.

Ждал Артюха, что скажут подруги, и уже видел себя в овраге за Ермиловым хутором. Ноги будто пристыли к полу. Сейчас не подняться, — подкосятся. А девушки обе молчат, даже не смотрят одна на другую. Значит, сказать им нечего. Просто слышали разговор. Кроме Улиты, никто не знает. Ладно.

— Ну, так что же вы приумолкли, красные девицы? — поборов в себе страх, натянуто улыбнулся Артюха. — То подавай им митинг на всю округу, то слова от них не дождешься! Давайте вот так и договоримся: я берусь за все эти запросы и уточнения, вы — между делом — выступления подготовите. Тут надо тоже с умом, чтобы проняло. Как-нибудь соберемся, с Николаем Ивановичем потолкуем. Ну, засиделся я, извиняйте великодушно. Вам-то и понежиться можно в постели, а мне ведь до солнышка надо и на скотном дворе побывать и наряды выписать. Сдуру влез вот в этот хомут, теперь отказаться-то совесть и не позволяет. И кто ее только придумал — счетоводческую должность! До свиданьица!

Коленки дрожали у Артюхи, когда, придерживаясь рукою за стенку, пробирался он по темному коридору. На крыльце вздохнул, вытер ладонью залысины. Под окнами сплюнул и чертыхнулся вполголоса, — споткнулся о камень, за углом постоял, огляделся, прислушался. Повременил еще. Ноги теперь порывались с места мчать его волчьим скоком прямиком за Ермилов хутор, а ухо тянулось к окну. О чем они там разговаривают? Спать лягут, да где это видано, чтобы девки уснули не пошептавшись? А окно-то настежь, занавеской марлевой всего лишь задернуто. А ну как назовут всё же Улиту? Тогда он знает, что делать.

Повременил Артюха еще минут десять. Вот и лампу задули в комнате. Татем неслышным прокрался Артюха на завалинку. Так и есть, — разговаривают. Рядом лежат на одной кровати, а головами к окну. Ну конечно, про любовь — амуры! О чем больше девкам вздыхать?! Артюха даже поморщился и подумал, что зря вернулся.

— Вот как надо любить, Риточка! Ты бы поверила? — уловил он сказанное вполголоса Верочкой.

— По правде сказать, не вяжется это в моем представлении, — помолчав, ответила библиотекарша.

— А по-моему, так оно и есть, — задумчиво продолжала дочь Николая Ивановича. — Я вот к ней давно уж присматриваюсь. Женщина она грубая, дерзкая, может сказать любую вульгарность. А почему она стала такой? И не кажется ли тебе, что грубость — это ее единственная защита? Прежде всего — она человек одинокий и глубоко несчастный. Мне много о ней рассказывала Кормилавна. Она ее осуждала, конечно. И это понятно: мать Дуняши не могла поступить иначе. Я соглашалась тогда, у меня были кое-какие подозрения. И не только подозрения. Не знаю, может быть, это и нехорошо, но на похоронах Дуняши, когда я стала говорить, помнишь, у меня было очень бессвязное начало. И вот я увидела Улиту. Я готова была тогда указать на нее пальцем, и хорошо, что сдержалась: столько ужаса, боли было в ее глазах. Помнишь, она не голосила, а ведь это во сто крат хуже. С тех пор больше года прошло, и я часто вспоминаю этот ужас на ее лице. Думаю…

Артюха и дышать перестал, весь превратился в слух.

— То, что мы узнали сегодня, взволновало меня, — продолжала Верочка. — Памятник, митинг — всё это хорошо. Но это потом. Кстати, мне почему-то кажется, что Артемий Иванович несколько преувеличивает со своими запросами и отношениями. Как и все чернильные души, он раболепствует перед каждой бумажкой. Ну и второе: как бывший волостной писарь, он всё еще по инерции считает себя звездой первой величины. Это папа так про него сказал. Ладно, шут с ним. Надо нам, Рита, хорошенько подумать, как повернуть сознание Улиты. Вот честно тебе говорю: хочется верить, что человек она не потерянный. Кто-то ее сбивает, ты понимаешь? У меня и в дневнике об этом записано. Как вот тут поступить?..

Начинало светать, когда счетовод колхоза появился на скотном дворе. Для начала набросился на пастуха — татарина Мухтарыча, что коровы не доены и воды нет в колоде.