Евгений Нечаев - Под горой Метелихой [Роман]

Прохоров слушал того и другого, молчал. О делах в районе он имел уже достаточно четкое представление. Хорошо помог ему на новом месте следователь Бочкарев, да и сам начальник не зря прожил в Бельске больше недели. Оба они сходились на мыслях, что вражеское гнездо надо искать где-то в верховьях Каменки, и вот — живой человек из «Колоса». Утверждает, что он сигнализировал, а ему не. поверили. Можно поискать эти письма. Ладно.

«А внешность-то у тебя, прямо скажем, не особенно симпатичная! — решил почему-то Прохоров, присматриваясь к счетоводу. — Интересно бы знать, кем ты был до революции? Уж не приказчиком ли в бакалейной лавочке? Эти умели сигнализировать!»

С пристани до базарной площади возвращались втроем. Вахромеев сказал, что будет ждать парохода сверху. Про Каменный Брод больше не говорили. На город опускался вечер, быстро темнело. Дождь всё не переставал, под ногами хлюпала жидкая грязь. У собора Полтузин раскланялся, а Прохоров с Гришиным пересекли площадь и свернули потом к Дому колхозника. У крыльца с деревянными балясинами и высокими ступенями Артемий Иванович остановился, приложил к козырьку намокшей кепчонки растопыренную пятерню.

— Разрешите великодушно пожелать вам спокойной ночи, товарищ начальник! — пропел он слащаво. — Будете в наших краях — милости просим. Мой-то дом каждый укажет. Только заранее дайте знать. По телефону, конечно. Чтобы встретить могли по-человечески. Да и опять же — меры принять. Нашему брату и то по дорогам-то тамошним с опаской пробираться приходится.

Шел Прохоров по узкой неосвещенной улочке к себе на квартиру, думал. Нет, не с той, не с той ноты поет этот «сигнальщик»! А черт его знает, — Жудра-то что говорил….

Повременить бы ему, не отходить далеко от Дома колхозника, постоять где-нибудь возле дерева. Тогда бы бывший моряк-балтиец увидел, как, минут через пять после того как они распрощались с Артюхой, возле крыльца с балясинами, по тем же ступеням вниз сползла вороватая тень, озираясь шмыгнула за угол и — назад, к собору. У часовой мастерской, в темной нише проезда ожидал Полтузин.

— Пустили мы ему пыли в глаза! — отдувался Артюха. — Не скоро теперь проморгается… А вы, Евстафий Гордеич, насчет партии-то здорово высказались. Умно. Ну и насчет, каждого пятого. У него аж зрачки по копейке сделались. Это уж в точку.

— Подожди радоваться, — охладил Артюху Евстафий Гордеевич. — Плохо, что он нас троих увидел. А каждого пятого мы будем ставить к стенке. Мы, повторяю! А до этого надо кое-что сделать посущественнее, чем эта пыльца. В городе есть два человека, которые мне мешают: Иващенко и его любовница. Понял?

— Пока не дошло.

— Так ты же дневник-то читал?

— Читал. Вас… вас она опознала на Большой-то Горе.

— Эта уже не в счет, — хохотнул Полтузин. — Теперь очередь за мамашей.

— Фильку нельзя отпускать в город.

— Идиот. Твой Филька скоро понадобится на месте. У аптекаря давно был?

— Робеет, — соврал Артюха. — Да я уж и примелькался в аптеке-то.

— Еще один раз сходишь. Дам записку, поймет, что мне надо… для морфинистки. Остальное сделает Вахромеев.

— Ладно, схожу, — согласился Артюха. — Вам, Евстафий Гордеич, я завсегда помогаю. А мне кто поможет? У меня ведь тоже топор-то над головой. Тоже двое… Улита с учителем. По ножу ведь, по вострому, босыми ногами переступаю, Евстафий Гордеич!

— Договаривайся сам со своим Филькой. Обоих… Команду отсюда получишь. А мне — пузырек от аптекаря. Завтра же. Всё.

Не выполнил этого поручения Артюха: аптекаря дома не оказалось: уехал в Уфу на неделю. С каким- то отчетом вызвали. Но в Уфу его никто не вызывал. И первым человеком, которому это стало известно в Бельске, был Прохоров. Дней через десять примерно после того, как познакомился он со счетоводом колхоза «Колос», и когда провизор Бржезовский уже вернулся из утомительной командировки и сидел уже за своей стеклянной перегородкой, развешивая порошки по пакетикам, Прохорову по каким-то делам довелось заглянуть в контору лесничества. Там же оказался и обходчик с Поповой елани, татарин Закир. Приехал он получить на зиму меховой полушубок, а кладовщика почему-то не оказалось на месте.

Присели на бревнышко, закурили, разговорились о том, о сем — о ягодах, о грибах. И рассказал Закир человеку в матросском бушлате такую историю. Грибов нынче, много, деревенские бабы не знают, куда их девать. Но бывают чудные люди. Вот и совсем недавно, может неделю назад, Закир сам видел в бору за усадьбой Ландсберга незнакомого старика в очках и с большими висячими усами. День хороший, с утра ни одной тучки не было, а старик ходил по опушке в тяжелом брезентовом дождевике и с корзиной, в корзине же одни мухоморы!

Закир поздоровался с ним, посоветовал за пригорок спуститься: в балке там — грузди, как сахарные, и с большое блюдце. Но чужой человек на приветствие не ответил, ушел к озеру, а потом его у самого барского дома видели: сидел под березой и что-то записывал в свою книжечку. Так и вернулся в деревню с пустой корзиной. В деревне купил сушеных грибов у старухи, дорого заплатил. Потом нанял подводу и уехал в Бельск. Разве здесь грибы хуже?

— Деньги ему девать некуда, — разводил руками татарин. — Грибы покупал — платил, подвода нанимал — тоже платил. Корзинка совсем новый — тоже, наверно, купил. Сколько ему один гриб стоит?

— Да еще и ездил-то вон куда! — добавил Прохоров. — А это точно, что он в Бельск нанимал подводу?

— Шабра говорил, что этот человек аптекам у вас сидит.

Вот и задумался Прохоров. Провизор Бржезовский уезжал в Уфу, а оказался совсем в другой стороне. Чего это ради старому, близорукому человеку понадобилось тащиться за сотню верст к усадьбе помещика Ландсберга? Тут что-то не грибами пахнет. И вспомнились Прохорову вырезанные из плотной бумаги прямоугольнички.

«Бирке фиер»… Ладно.

Перед Октябрьскими праздниками Прохоров выехал в отдаленные колхозы. Несколько дней прожил он в Константиновке, чтобы своими глазами увидеть, как новый председатель налаживает там дела после развала артели. Уж больно расхваливал этого Сальникова на одном из последних совещаний Антон Скуратов: и умен-то он, и хозяин отменный; за партию, за советскую власть не раздумывая в самое пекло бросится. А вот Прохорову не особенно понравился Илья Ильич: лебезить принялся, заискивать. Приволок для чего-то от счетовода книги бухгалтерские, где всё до килограмма было учтено и расписано, а напротив правления под дырявым навесом до сих пор зерно лежит ворохами неприбранное.

Прохоров не стал ничего записывать и в книги не заглянул, подвел Илью Ильича к окошку, указал ему на сарай, спросил грубо:

— А это вон там, под навесом, за что агитация? За советскую власть и колхозы или наоборот?