Евгений Нечаев - Под горой Метелихой [Роман]

— Это она сама вам сказала? — спросил он, снимая очки. — Ну как после этого верить людям! — И вскинул вверх обе руки.

— Она мне ничего не говорила, это я понял сам. Не такое уж трудное дело распознать морфинистку. А вам не следовало бы забывать, что продажа наркотиков карается по закону.

— Ах, матка бозка ченстоховска! За кого вы меня принимаете! — закудахтал провизор. — Вы думаете, я наживаюсь, да?! Я ни едного грóша не взял, клянусь господом богом!

— Но закон-то вы знаете?

— Я всё преотлично знаю. Это и раньше было запрещено, а если человек плачет? Я — старик и не выношу женских слез. Я сам плачу. И это неизлечимо, товарищ начальник. Уверяю вас, она плохо кончит. Такая красивая, образованная женщина… Она свободно разговаривает по-французски. Так что ей сказать?

— Попробуйте убедить, что ей надо лечиться.

— Опять будут слезы.

— Приготовьте нейтральный состав. В таких же ампулах. Скажите, что это в последний раз, пусть экономит. А к врачу — обязательно. Я проверю.

И проверил. Провизор Бржезовский всё выполнил в точности. Через полмесяца Юлия Михайловна лечилась у невропатолога. Не сделал старик лишь одного: не заменил почему-то наклеек на баночках с препаратами. Но Прохоров не стал допытываться, почему он этого не сделал. Так, безразличным взглядом скользнул по пузырькам в застекленном шкафу.

И провизор теперь уже не приплясывал, не хлопал руками, на вопросы отвечал спокойно. На столе у него не было ничего лишнего, нарезанные из плотной бумаги прямоугольнички с непонятными для Прохорова словами давно обратились в пепел, развеяны были в прах. Всё теперь в голове.

А в тот раз старик действительно перетрусил. И Прохоров был недалек от истины, когда подумал, что аптекарь расшифровывает что-то похожее на криптограмму, — он и в самом деле был занят расшифровкой: из отдельных, разрозненных слов, написанных на немецком языке, составлял различные варианты осмысленных фраз. А виной тому мужичонка с внешностью и манерами захудалого акцизного чиновника. Раз пришел — переведи ему невесть откуда вычитанное «Гот мит унс», через неделю еще три слова: «Бирке нумер фиер». Пожалуйста: «С нами бог!» и «Береза № 4». Для провизора это были ничего особенного не содержащие фразы, а у мужичонки зеленым огнем загорелись глаза, но он тут же потушил этот жадный блеск.

Дальше — больше. Мужичок стал хитрить. Сначала он приносил для перевода полные предложения, а потом начал являться с набором разрозненных слов. И сам же предложил оплату: по фунту сливочного масла за каждую переведенную фразу. Однажды развернул перед провизором листок с такими художествами: «Дер», «зюйдлих», «дас», «Бруннер», «Турке».

Бржезовский пожал плечами, взял карандаш и переписал по-своему: «дас Бруннер», «зюйдлих», «дас Турке», а первое «дер» перечеркнул. Потом перевел эту бессмыслицу: «колодец», «башня», «южный».

— Понятно. Премного вам благодарны! — проговорил мужичишка, а еще примерно через месяц пришел всего-навсего с единственным словом:. «Пфердшталл» (конюшня).

— Скажите на милость, «конюшня»! — удивился он, заглядывая сбоку в сосредоточенное лицо провизора. — Может, не так? Может, «каретник»?

— Если вы знаете лучше моего, зачем приходить? — рассердился тогда Бржезовский.

— Да нет, откуда же нам — в лаптях-то!

Мужичонка помялся возле стола, пошмыгал косом и, точно решившись на что-то отчаянное, взял карандаш из руки аптекаря и на том же листе написал непечатному: «Алт». Пригнул голову набок и прочитал его вслух.

— Немец сказал бы «альт», — поправил провизор.

— Не подходит, — разочарованно протянул необычный больной.

— Что не подходит?

— Не то, видно, слово. Я ведь, по скудности-то умишка, знаете что подумал? Вот, мол, добавить еще две буковки, и татарское слово «алтын» получится. Золото это по-ихнему.

— Золото?

Теперь и у переводчика предательски задрожали колени и кончик карандаша в руке, которым он хотел обвести короткое слово.

— «Альт» — это… это «новый», «Новый каретник», если вас так больше устраивает.

Мужичонка задумался, поскреб себя за ухом.

— Откуда он взялся, «новый каретник»? Там при мочальном-то барине отродясь нового ничего не ставили. Лошадей помногу он не держал… — Хотел еще что- то добавить и осекся на половике слова, даже рот не сразу захлопнул. А старик провизор через двойные свои очки успел разглядеть, что в глазах мужичка- простачка вместо зеленого алчного огонька на долю секунды мелькнул неприкрытый испуг.

— Шут с ним; новый так новый! — затараторил он через минуту. — Вот ведь до чего оно интересно устроено в языках-то! Для русского — «алт» этот самый совершенно зряшное слово, его и в разговоре-то нашем нету! У немца, видишь ли, «новый», а татарину добавить немного — «золото». Чудно! Ну, до свиданьица вам. Благодарствую! Вы уж не обессудьте за беспокойство: читаешь иной раз книжонку… И что за манера у этих старорежимных писателей! Ну и писал бы, как добрые люди, а нет — где-нибудь да метнет его в сторону. Для чего вот ввернул «алт» после каретника?!

Мужичишка ушел, а провизор Бржезовский так и остался сидеть над листом бумаги, водил и водил кончиком карандаша вокруг злополучного «алт», которому, если читать по-татарски, не хватало всего двух буковок, чтобы получилось золото. Но «альт» — это вовсе не «новый». Наоборот: «альт» — это «старый». «Старый каретник»…

И проснулся в душе старика Бржезовского точно такой же бес, который гонял хитрящего мужичонку за десятки верст в город с двумя-тремя таинственными словами, выписанными по-печатному на бумажку. Теперь очкастый старик раскусил «любителя-книжника». Пусть не темнит, не изворачивается. Гусь какой— манера старых писателей ему не нравится! Выудил где-нибудь в старом судебном деле неразгаданную шифровку или записку нашел в дупле на какой-нибудь барской усадьбе, вот и мерещится клад.

А бес — тут как тут. Шепчет в самое ухо: «Клад и есть! Золото! Сколько его было закопано в подвалах купеческих особняков в семнадцатом-то году! До сих пор находят. И в поместьях барских. Не всё ведь к Колчаку сплыло!»

Аптекарь зажмурился, покрутил головой. Бес свое шепчет. И старик не устоял перед соблазном. Начал с того, что достал из стола лист чистой бумаги и записал из слова в слово всё, что успел перевести хитрому мужичку. Получилась бессмыслица. Вот тогда- то провизор Бржезовский и раздобыл лист ватмана, разрезал его на сантиметровые полоски, полоски эти перестриг ножницами на дольки и потом уже на каждой из них написал по слову латинскими буквами. И стал понадежнее запираться на ночь, особенно после неожиданного появления Прохорова.

Мудрил, комбинировал. Из отдельных слов составлял фразы, выписывал их на отдельную бумажку и снова передвигал на столе одинаковые прямоугольнички. Дело подвигалось медленно. Из десятка слов, не считая первых двух строчек, старик нанизал несколько сот вариантов, затратил на кропотливое это занятие целую зиму и лето, а мужичок как в воду канул.