Евгений Нечаев - Под горой Метелихой [Роман]

У Ильи Ильича затряслись коленки.

— Исправлюсь. Завтра же соберу бригадиров, поставлю задачу…

Прохоров так же грубо остановил его:

— Не завтра — сейчас! Немедленно! Забирай своих писарей, сам берись за пудовку.

Илья Ильич пулей вылетел из правления. Не прошло и часа — под навесом затарахтели решетами две веялки. Обливаясь потом, возле одной из них старался сам председатель: отгребал провеянное зерно, таскал мешки на телегу. Под вечер прошел уполномоченный мимо сарая — всё под метелку прибрано, а на крыше два парня заделывают навес. Ухмыляются оба.

Заглянул Прохоров и в больницу, где долечивалась Маргарита Васильевна. К самой-то в палату не думал он заходить: и так перепугана насмерть, зачем еще волновать и без того больного человека. Догадается ведь, с первого слова поймет, откуда он и что ему надо. Просто хотел узнать у врачей, навещает ли ее кто- нибудь из деревни, а в полутемном коридорчике нос к носу столкнулся со счетоводом из «Колоса». Тот растерялся даже, попятился, потом сорвал шапку.

— Племянница тут в родильном, — начал он, как бы извиняясь. — Забежал между делом. Да и этой — библиотекарше нашей — передачку принес. Нельзя же так, без внимания, тем паче к празднику… А вы тоже к ней?

Прохоров ничего не ответил, только пристально глянул на Гришина, и показалось ему, что вопрос, у того неспроста сорвался.

— Направо сейчас, а потом налево, — торопился меж тем Артюха, показывая рукой и стараясь не встретиться со взглядом уполномоченного. — Может, сиделку позвать — халатик бы вынесла? Я сей момент!..

— Не беспокойтесь, я сам.

В больнице Прохоров пробыл недолго. Когда выходил оттуда, на скуластом обветренном его лице блуждала улыбка. Вот уж чего не мог ожидать! Как и подумалось раньше, никакой племянницы у счетовода из «Колоса» в родильном отделении нет и не было, а заходил он только к библиотекарше. Готовится в партию поступать и вот будто читал он биографию Карла Маркса и попалось ему непонятное слово «Дас Турке» (башня).

«Черт знает, что тут творится! — рассуждал Прохоров. — То старикашка аптекарь немецкие слова на столе раскладывает, по грибы выезжает украдкой за три- девять земель. И не куда-нибудь, а к барской усадьбе Ландсберга! То теперь этому еще, бывшему волостному писарю, в биографии Карла Маркса непонятные слова попадаться начали. Интересно, нет ли здесь ниточки?.. Чепуха это — с биографией».

И решил Прохоров еще несколько дней пробыть в Константиновском сельсовете. Побыл он в МТС на Большой Горе, познакомился с директором Акимом Мартыновым, обошел ремонтные мастерские. Из рассказов Акима много узнал об учителе Крутикове.

— Не везет ему в жизни, — сочувственно говорил Аким. — То с женой такая вот неприятная история произошла — свихнулась бабенка, в партии мы его еле отстояли потом, а тут дочь потерял. Мороз по спине…

— Говоря между нами, некоторые товарищи в Бельске уверяют, что дело обстояло гораздо проще… — начал было Прохоров и остановился.

Аким выдержал длинную паузу, долго смотрел прямо в глаза Прохорову:

— Я скажу вам, от кого вы могли это слышать. Клевета. Наглая, грязная клевета! Он боится Крутикова. Боится его жены. Боялся и дочери. Поэтому и чернит ее.

— У вас есть доказательства?

— Если бы они были!.. Но их и у Николая нет. Он мне рассказывал, что у дочери был дневник. Исчез перед самым убийством.

— Знаю.

— Скажите… вот вы, человек достаточно опытный, несколько лет работали в Бельске, — заговорил через минуту Прохоров, сознательно не называя бывшей должности собеседника, чтобы не ущемить его самолюбия, — мне думается, вы неплохо знали руководящий состав аппарата райисполкома?

— Вы о ком хотели спросить? О Скуратове?.. Тупица и чинодрал.

— Нелестно.

— Поживете, сами увидите. Не подумайте только, что во мне заговорило оскорбленное «я». Нет. По натуре своей я человек не мстительный.

— Ну, а что вы скажете о начальнике земельного отдела? Евстафий Гордеевич, так, кажется?

— При мне в аппарате его еще не было. Знаю, что агроном. Личность весьма отвратная. Честно вам говорю.

Прохоров улыбнулся:

— Тут уж, что называется, припечатали. Не в бровь, а в глаз. А что за человек Вахромеев?

— С этим не сталкивался. Знаю, что инженер-лесовод. И только.

Возвращаясь в Бельск, побывал Прохоров и в Каменном Броде, разговаривал с членами партии. Два их всего кроме учителя — Карп да Роман. Вчетвером допоздна просидели. Спросил между прочим, кто это из них напугал бедного счетовода: тот думает, что у него непременно биографию Карла Маркса спросят, когда будут в партию принимать.

— Это Козла-то в партию? — нахмурился Карп. — Пусть богу молится, что в колхоз приняли. «Партеец» мне тоже выискался!

— Не достоин, по-вашему?

— «Достоин», — насмешливо протянул кузнец. — В одном забирает сомненье — кто ему в таком разе поручительство даст? Разве что мельник Семен? Так его раскулачили. Первым в прошлом годе тряхнули. Улита еще остается. Да и тут надо подумать. Подождать, пока аппарат самогонный сама разломает.

— Понятно.

А у Николая Ивановича был нежданный гость — Игорь Гурьянов. Он уже прослужил год в армии, в артиллерии оказался. И вот теперь направили его в школу, в Ленинград. Будет учиться на командира. Парень грамотный, рослый, — вся стать командиром быть. В полку дали отпуск, чтобы родных повидал, а его в Каменный Брод потянуло: захотелось с Николаем Ивановичем радостью своей поделиться, на Метелиху-гору подняться, постоять молча у могильной плиты.

В эту ночь и в Валеркиной комнате долго не гас огонь. Собрались друзья-комсомольцы: каждому небось лестно с курсантом поразговаривать. Три года проучится — командир! И сейчас сапоги на нем хромовые, шинель сшита по мерке, шлем со звездой, а на черных петлицах — перекрещенные пушки. Это тебе не пехота.

Через день вместе с Прохоровым уехал и Игорь, растревожив Володьку с Валеркой. Худо одно — долго ждать: Володьке — два года до призыва, сыну учителя — еще больше.

— Ничего, вот к нему в батарею и попадешь, — успокаивал приятеля Володька. — И я в артиллерию проситься буду. А что? Неужели в райкоме письма нам такого не напишут — чтобы в артиллерию? И от правленья бумагу дадут. Надо только стать поподжаристей, чтобы брюхо не дряблое было. Ну и руки. Брюшной пресс это называется и верхний плечевой пояс. Гирями еще заниматься надо. Там, в артиллерии-то, сила нужна, проворность. Зато уж как шарахнет!..

— А папа еще говорил, что математику хорошо знать надо, — добавил Валерка. — Шарахнуть-то можно и в белый свет.

— Это само собой, — солидно подтверждал Володька. — А я тебе говорю про гири и про турник. Это первее всего.

И занялись парни спортом. По всем правилам. Распорядок дня сами себе составили, купались до инея на траве, потом — бег, прыжки. Как перемена — оба на турнике, на кольцах.