Евгений Нечаев - Под горой Метелихой [Роман]

— Садись, — буркнул поп, — всё ли в доме-то ладно?

— Радости мало.

— А ты не давай волю послаблению мыслей.

— Знамо дело.

— Не давай! — гудел поп, а сам лицом сумрачный, видно, и у него на душе неспокойно.

Насчет шерсти заикнулся было Андрон. Никодим как и не слышит, смотрит в сторону. Отложил книгу. На обложке написано золотом: «Граф Л. Н. Толстой», а пониже мужик нарисован с растрепанной бородищей и с широким носом.

— Тяжкие годы выпали нам в испытание, — мыслил вслух отец Никодим, точно не замечая Андрона, — вот и опять кровь пролита человеческая. Ах, подлецы! Единственного сына у матери. А ведь и еще кого убить могут. Убьют, если за руку не схватить.

— Ищут, да всё без толку, — вставил Андрон.

Отец Никодим поднял на собеседника свои широко расставленные воловьи глаза, и опять показалось Андрону, что поп не видит его.

— Читаю вот семь раз перечитанное, чтобы голову чем-то забить, — начал он после продолжительного молчания и показал взглядом на книгу с нарисованным мужиком. — Не помогает. Гробы да могилы перед глазами. До чего остервенели люди! И можно ли их людьми называть после этого? Чего добиваются вчерашний день воротить?

Андрон только крякнул, а поп продолжал, всё так же глядя в пространство:

— Не там ищут. Голова на части разрывается. Я бы их взял, — сан не позволяет. И к учителю пойти не могу. Душно мне. И здесь душно, и в храме.

Андрон навалился грудью на стол, выпятил бороду:

— Мне скажи!

— Вспомни разбойное дело у Провальных ям. Оттуда ниточка тянется. Там и искать.

Поздно вернулся Андрон домой, а у самого то затвор от берданки перед глазами, что у Карпа Даниловича видел на верстаке, то слова Никодима в ушах: «Вспомни разбойное дело у Провальных ям». Перед рассветом достал он с полатей ружье, проверил патроны — и к хутору. Неделю выслеживал Пашаню. А потом как-то встретил у школы Николая Ивановича, — шел тот откуда-то с Нижней улицы.

— Давненько не видно тебя, Андрон Савельевич, в школе, — первым начал учитель, протягивая руку охотнику, — заглянул бы как-нибудь на досуге.

— Да у тебя ведь и так народу-то каждый день.

— Где семеро, восьмой не помеха.

— А што пнем-то сидеть? У вас разговоры артельные, а мне вроде бы оно и не пристало в дела не свои встревать.

— Да ведь ум хорошо, два лучше. Другой раз со стороны-то виднее. А мы днями гостей ожидаем: председатель Старо-Петровского колхоза обещал приехать. Может, зайдешь послушать? С ним и рядовые колхозники будут.

— Как знать. Будет надобность, загляну, одначе. Да, вот што, Николай Иванович, не уважил бы ты нашу со старухой просьбу? В который раз говорить с тобой собираюсь… — неожиданно для самого себя начал Андрон.

— Что такое?

— Перебирайся ко мне на жительство, — потеплевшим голосом предложил Андрон. — Чистая половина избы пустует. На безлюдье-то тошно. А мы уж со старухой как рады были бы! И ей-то было бы за кем присмотреть, прибрать. Сварить опять же вроде бы на семью. И потом еще одно дело, — тише уже продолжал Андрон Савельевич, — насчет Фильки.

— Что? — одними губами спросил Николай Иванович.

— Мыслится мне, взять их в одном месте можно. Недалеко оно…

Валерка на лыжах бежал по лесу. Федька с Еким- кой вперед укатили, а он отстал, — петля у него оборвалась. Пока чинил, тех и голосов не слышно. Лыжню они прокладывали на десять километров. Начало темнеть.

Срезал Валерка крюк, хотел напрямик через овраг перебраться. Вон и хутор Ермилов виднеется. За хутором дорога наезженная. И всё под горку.

Катится он по склону, палками снежные шапки с лапок еловых сшибает. Мороз к ночи крепче. Разогнался Валерка. С маху на просеку вылетел — и прямо лыжами на человека. Над самым обрывом в камнях Андрон затаился.

— Цыц! — прошипел бородач и в тот же момент прихватил рукой парня, вдавил в снег. — Цыц!..

Сам приподнялся, шею вытянул, выглянул из-за камня; что там, внизу, Валерке не видно.

— Волки, дядя Андрон?

— Оне, — так же чуть слышно ответил Андрон. Повернулся, сполз с камня. — Ты вот што, парень… Единым махом домой! Вот што отцу-то скажешь: мол, Андрон на месте. Мужиков собирал бы и сразу ко мне. Понял? На хутор не заходи. И обратно так же. Пошел!

Овраг обложили. Валерка опять к обрыву протиснулся.

— Ты, Николай Иванович, тут оставайся, — говорил Андрон вполголоса, — тебе, Карп, на ту сторону, мы с Романом в овраг спустимся. Сейчас там Филька да староста в землянке-то, Пашаня ушел. Хутор-то, вон он, рукой подать. Тепленького возьмем.

— И смотри ты, как ловко придумано! — продолжал он тут же. — Землянка, видать, вырыта загодя. А следов бы не оставалось — по доске с камня на камень перебираются; видел я, как этот конопатый уходил. А дальше там родничок, в любые морозы не замерзнет. И тропка к нему с хутора. И тем хорошо, и этим: прошел и доску за собой утянул. Умно, ничего не скажешь! Вот куда они сруб-то готовили, Николай Иваныч! К этому самому родничку. Вот он где, а мы в Кизган-Таше да на Большой Горе искали!

Еще посоветовались, каждый на свое место направился. Учитель остался у камня, с ружьем наготове.

— Спят, должно, чего им бояться-то! — усмехнулся Андрон. — Ну ладно, пошли, Роман Василич. Стало быть, так: разом дверь вышибаем… А ты, Николай Иванович, смотри. Побежит кто яром — бей сверху! Ну… с богом! — сам себя напутствовал Андрон и первым начал спускаться по глубокому снежному наплыву. Председатель колхоза следом. Наган у него в руке.

Луна повисла над лесом. Огромная, медленно всплывала она над вершинами заснеженных сосен. На снегу легли синие тени. Осторожно пробирался Андрон по дну оврага. Проваливаясь по колено в рыхлом снегу, подошел к землянке. Врыта она в каменистый яр, с боков пнями завалена. Окон нет, только узкий лаз — расселина меж камнями. Сверху коряжина брошена, как лосиный рог. Заледенела коряжина, на рогах снег нетронутый. Рядом пройдешь, ничего не заметишь, да тут и ходить некому.

Постоял Андрон возле лаза, головой покачал, повернулся к Роману. Знаком велел ему отойти назад.

Шагов на двадцать вниз по оврагу спустились, махнули рукой Николаю Ивановичу. Тот к ним подошел:

— Ну что?

— Мудрено… Двери наружной нет. Лаз меж камнями. Вдвоем не протиснуться, — разводил руками Андрон. — Одному никак неспособно: разом салазки свернут.

Говоря это, Андрон передвинулся еще на полшага и намеревался присесть на кучу валежника. И провалился, рухнул по пояс в снег. Выбрался — яма под снегом.

— Выбрали же местечко, — гудел лесовик. — Тут всё оно в ямах. При царизме еще дурень какой-то золотишко искал. Давай, одначе, решать, Николай Иваныч…

Семья хуторянина Пашани за столом сидела. Ребятишки из чугунка картошку таскали, капустным рассолом прихлебывали. Пятеро их у Пашани, набольшему пятнадцатый год, остальные — девчонки и все мал мала меньше, а Дарья шестым последние дни ходит. Гора горой от печки к столу передвигается, в словах на истошный визг срывается: