Евгений Нечаев - Под горой Метелихой [Роман]

Оставили парни работу, стали плечом к плечу возле своего секретаря.

— Указ не указ, а только с этим кулацким инвентарем не будет тебе на село дороги, — стараясь сдержать себя, говорил Федор. — Спасибо скажи своей матери, что годика на два опоздала тебя родить. Было бы тебе восемнадцать, запел бы ты у нас по-другому.

Уехали комсомольцы с бревнами, еще раза два возвращались. Сидит Мишка на том же месте, цедит сквозь редкие зубы махорочный дым. В последний раз за досками приехали — нету парня. И навстречу не попадался.

Зачастил Артюха к Улите, особенно после того, как во вторую бригаду ее перевели.

— Ну как? Гудят небось косточки? Так-то: рядовому труженику хлеб-то не медом мазан. Конешно, была бы ты посговорчивей… Да, ты вот что, не старалась бы Нюшку приваживать. Она комсомолка, чего ты ее разлагаешь? В ячейке об этом разговор был: какая между вами может быть дружба? Наслушается тут у тебя… Вон и мать ее приходила в правление. Не ровен час, случись что с девкой, не миновать тебе выволочки.

Другой раз ночью в окно постучался. Под полой — задняя часть барана.

— Приготовишь к завтрему. Агронома из города ждем. Ну, сама понимать должна… По видам на урожай раскладку начислять приедет, тут надо хитро дело повернуть. Я уж и с Андроном Савельевичем словечком перекинулся, на тебя вся надежда. Конечно, мужик он грубый — форменная деревенщина. Ничего, говорит, с ней не станется, сдюжит! А ублажит — сниму, говорит, с прополки. Думай.

Прикусила Улита губу. Захотелось лыткой бараньей отхлестать Артюху по роже. Сдержалась. Как говорил, всё приготовила: наварила, напарила. Дождалась гостей к вечеру, подушки взбила и ушла на всю ночь: до рассвета у озера просидела.

К обеду Андрон пришел обмерять прополотое, а Улита сажен на десять всех обогнала. Руки огнем горят, осотом исколотые, спина деревянная. Не выпрямилась, не подошла к бригадиру, как другие. Сам окликнул:

— Ты уж не ночевала ли тут? А глаза-то чего набрякли? Дурной вы народ — бабы… Ну, изобидел какой охальник — скажи!

— Чего говорить, когда сам этакое-то счетоводу: «Ничего с ней не станется». Все вы такие: при народе с лаской, а один на один — кобели. Скажи тут попробуй! — Махнула Улита рукой, а у самой — в три ручья слезы. Ничего не сказала и товаркам.

В воскресенье Нюшка опять забежала, радость из глаз так и брызжет: письмо получила от Володьки. И всего-то полстранички написано; совсем непонятно Улите: чему тут радоваться, когда пишет, чтобы не посчитали механически выбывшим? Однако расстраивать переспросом не стала. Запрятала Нюшка письмо под атласную кофточку, рукой придерживает:

— Картину сегодня из города привезут… Два билета куплю, ладно?

— Нездоровится что-то, — пожаловалась Улита, — а в грудях колет.

— В Константиновку съездила бы. Фершала нового там прислали. Хвалят.

— Отлежусь. А ты беги, попусту не засиживайся. Пока молода, только и поплясать, попрыгать. Беги, а я уж не пойду сегодня.

Порхнула Нюшка с приступок, убежала, а в сумерках — снова к Улите, принялась рассказывать.

— Перед тем как кино пустили, Николай Иванович на сцену поднялся. И совсем немного говорил: ваша, вторая бригада, как и на севе, на лучшее место сызнова кандидатом. И про тебя высказался. Вот так, говорит, все бы работали!

А в это самое время счетовод колхоза, глубокомысленно покашливая и потирая руки, развивал свои доводы председателю Роману Васильеву:

— Конечно, передовиков поднимать следует. Авангард — наша во всем опора. Комсомол опять же нельзя сбрасывать со счетов. Сила! Инициатива и ударничество. А только я так думаю: откуда они у нас передовики? От сознательности это или оттого, что нормы выработки принижены? Раз самая что ни на есть разбалованная бабенка в день полторы нормы выполнила, тут надо подойти принципиально. А может, у нее на участке и сорняков-то негусто было! Так себе, пробежалась по клинышку, за болтовней-то бабьей оно и незаметно. А бригадир, прямо скажем, захваливает, не ждал я этого от Андрона Савельевича. Тут что-то неладно. И опять же — пусть даже выполнила: что же теперь, с одного-то разу в угол передний ее, в почетный президиум? Нет уж, ты докажи! Вот когда и другие прочие выработку поднимут, а ты — встречный план, это другой разговор. А и в самом деле, Роман Васильевич, не маловаты ли у нас нормы? Справлялся я и в земельном отделе. Да им-то ведь там всё равно. Нет, Роман Васильевич, тут надо в корень смотреть: раз Улита опережает — явный просчет. Не проявили мы с вами принципиальности большевистской. Тут что-то неладно.

— Это у Андрона-то слабину видишь?

— Что Андрон? И он — человек.

— Как это понимать?

— Да ведь как? Очень просто: и Андрон, говорю, живой человек — пить, есть хочет.

— Ты это о чем? Уж не думаешь ли ты, что на Улиту он виды имеет?

— А чего бы и кет? Чего бы ей бабам в глаза не смотреть в таком разе. Знает кошка…

— Через край хватил, Ортемий Иваныч! Кому другому не ляпни. Узнает Андрон, останется от тебя мокрое место.

— За достоверность показаний не ручаюсь, Роман Васильевич, и вам-то уж так, по дистанции то есть, как непосредственному руководителю. Сижу в четырех стенах, за что купил, за то и продаю. У меня ведь здесь, в канцелярии, как соберутся…

А еще через несколько дней напала на Улиту Нюшкина мать:

— Ты что же это, бесстыжая? Сама путалась-перепуталась и других туда же сманиваешь? Я те патлы-то размочалю!

— Опомнись, Никифоровна…

— Молчи! Добрые-то люди, они всё видят. И перед начальством не выкобенивайся. Знаем мы тебя, «ударницу»! Теперь по твоей милости вдвое хребет гнуть придется. Ты знаешь, что наделала? Сходи вон в правленье да посмотри: новые нормы на стенке вывешены. Так бы и треснула между глаз…

Отвернулись от Улиты соседки, этого и ждал Артюха; свое зудит:

— Конечно, которые сообразно прикидывают, эти всегда проживут. Работай ты без передыху или так себе, лишь бы у бригадира палочка в списке была поставлена, — одна цена. Потому — трудодень. Косят, скажем, тот же Андрон Савельич, а рядом — Петруха. Этот три прокоса прошел, да прокос-то — косая сажень, а у Петрухи — в два лаптя половина прокоса пройдена. Вроде бы, по правилам-то, полагалось бы Андрону побольше начислять, а у меня — поровну. Потому — оба равноправные члены артели, оба работали по способности, я и пишу одинаково. Трудодень. Указанья такие, директивы!

Стал замечать Андрон: не та стала Улита. Одно время за ней в работе мужикам не угнаться было, а тут будто и канителится, а сделанного нет. На покосе того и гляди пятки ей косой отхватят, копнить пошлют — шевелит граблями, как сонная. Чуть солнце за полдень перевалило — Улиты и след простыл. Глядя на нее и другие уходят, а у которых ребята в доме — и вовсе по неделе за ворота не показываются.