Александр Тарасов - Будни

— Топ! Топ! Топ!

Аверьян останавливается. Женщины затихают.

— Не могу узнать по голосу, — говорит Аверьян.

— Это ты, Аверьян?

— Я.

Теперь он узнает голос Анны — жены Васьки Хромого.

— А мы вязки делаем, — сообщает Анна. — Днем, если машина хорошо пойдет, так делать некогда.

— Когда спать-то будете?

— Когда все уберем, тогда выспимся.

— Какие молодцы!

Он легко прыгает через изгородь, опершись на нее руками, и подходит к темному крыльцу. Наклоняется по очереди к каждой, стараясь узнать. Третья с краю — Настасья. Он слышит ее дыхание и чувствует на себе ее теплый взгляд. Быстро отклоняется.

— Чего пришел? — говорит Настасья. — Опять какую-нибудь сговоришь, застанут в овине…

Бабы смеются.

— Беда не велика, если и сговорю…

Для виду он осматривает у них вязки («Много ли наделали-то?») и идет.

Вот как она смело! Пожалуй, не сразу найдешься, что ответить. Он вспоминает о их маленьком заговоре, и это прибавляет ему силы.

В семье Вавилы все мирно. С Аверьяном Вавила как ни в чем не бывало встречается, разговаривает.

— Давеча ты куда-то быстро побежал.

— В лавку ходил. Приехала на каникулы Аленка.

— А!.. Большая уж у тебя дивчина стала.

— Да вот закончила восьмой класс. Говорит — все на отлично!

Вспомнив о дочери, Аверьян хмурится. Выйдя из машины, Аленка бросилась к нему, но увидела на дороге баб и опустила голову. Правда, она говорила с ним, рассказывала о дороге, но в глаза отцу не смотрела. Сплетня, вероятно, дошла и до нее.

Знает ли о сплетне Вавила? Если знает, то в чем дело?

Вавила продолжает встречаться с ним.

Аверьян пробирается задворками в Малое поле. Вавила видит его в открытое окно и машет рукой. Аверьян останавливается в нерешительности. Потом подходит к окну. На столе самовар. Сияет фарфоровая утка — сахарница. Настасья в белой вышитой рубашке. Волосы опрятно забраны в пучок. Тут же старуха-свекровь и сын Колька. Он сильно похож на мать.

— Что, дорогу закончили? — спрашивает Аверьян.

— Пока до Азлы. Признаться, и надоело. Каждый выходной взад-вперед сорок километров! Да ты давай заходи! Настасья, налей ему.

Аверьян заходит в избу. Старуха молча и, как ему кажется, злобно сторонится. Он берет из рук Настасьи чашку, не торопясь щиплет сахар.

До чего уютно у них в избе!

— Теперь у нас в партийной организации будешь, — говорит он. — Станешь помогать в работе.

— Да. Станем работать помаленьку. Азыкин все тут?

— Прикреплен к нашей организации. Бывает часто.

«Как это так я быстро согласился, пошел!» — с досадой думает Аверьян.

Ему кажется, что он крадет тут все: сахар, пироги, место за столом рядом с недружелюбно притихшей старухой.

Сейчас Настасья не смотрит ему в глаза, разливает, слушает их беседу.

Молчание. Испугавшись этого, Аверьян начинает разговаривать с ребенком.

— Ручкой-то, Коля, не надо. Возьми ложечку. Ручкой вытри о подол. Вот так.

Настасья говорит сыну:

— Скажи дядюшке, чтобы взял пирога!

Старухе надоедает молчание. Она принимается сообщать новости:

— Лукерья Ермолаева хвастает. Сын из тюрьмы вышел. На свету пришел, постучался у ворот, открыла: «Мое красное солнышко!» Заплакал: «Мама, ты жива?..»

— Долго ли поживет? — говорит Настасья. — Боюсь, до первой рюмки.

— Ну, сейчас руки-то ему окоротили.

Теперь мужчины молчат, слушают их. Аверьян ждет удобного случая уйти. Потом говорит:

— Эх, забыл отправить в район сводку. Так на столе в сельсовете и осталась!

Он поспешно выходит из-за стола, благодарит и бежит на улицу.

Однажды Аверьян замечает, что Вавила пристально следит за ним и, насторожившись, ждет.

— Слушай-ка, Аверьян, — говорит Вавила. — Давай в выходной катнем к озеру Воже на уток?

— На уток! — стараясь оттянуть время, произносит Аверьян.

— Да. Ведь сезон-то начался!

— Давай! — с трудом выговаривает Аверьян и быстро поправляется: — Я скажу Ивану Корытову.

— А зачем? Вдвоем съездим.

Аверьян пробует улыбнуться.

— Ну, что же, вдвоем больше достанется.

Накануне отъезда они заряжают патроны, кладут в сумки молодого картофеля, хлеб, крупу, ложки.

Аверьян идет к Онисиму договариваться насчет лодки.

Он застает Онисима обеспокоенным: близится осень. День ото дня больше и больше желтеет лист, и утрами ежедневно слышится по опушкам лай собак. В Новопокровском лесу, в Пабережском, в своем Старосельском. А в Сухой Ниве, говорят, подросток по одно утро принес с чучалок двадцать семь полевых! Парнишке не больше шестнадцати. Собака Найда, зачуяв осень, лай на опушке, тоскует, скулит у двери. К ружью он уже не подходит. Если взять его в руки, Найда сойдет с ума. Теперь, того и гляди, убежит в лес, пристанет к чужому охотнику и эта пропадет, как пропал Лыско.

Охотник Лавер давно на Укме. Обжил избу. Таскает глухарей… А у него нет надежды на смену сторожа.

Вот что наделал глухая беда, Ермоша!

Аверьян и сам много думал об этой истории с Ермошей.

Старик забросил работу в колхозе, все сидел на пригорке и смотрел, как разламывали двор, потом сарай. Иногда он злил работавших, неожиданно появляясь там, где только что упало бревно, конец доски или обрубок. На него кричали. Ермоша отмалчивался и все старался показать, что бродит по делу. Он заходил в сарай, с которого уже была снята крыша, и заглядывал в крохотное окно, на задней стене. Отсюда он сорок лет наблюдал восход солнца.

Когда очередь дошла до избы, сын с женой и ребятишками переселились спать в деревню. Старик ушел жить в баню. Днем он снова стал работать в колхозе, а к ночи плелся сюда, за три километра на опустевший хутор.

Он часами сидел на пригорке у того места, где стоял дом. Его часто видели здесь с большой дороги и говорили:

— Вон Ермоша вышел на свое подворье.

Аверьян посочувствовал старику. Раз-другой ругнул глухого Ермошу. Онисим постепенно успокоился. Аверьян оказал о лодке.

— Чудно, если с Вавилой, — ответил Онисим. — И говоришь, сам упрашивает?

Старик подумал.

— Скажи-ка ты лучше ему: лодку починить нельзя.

Потом продолжал торопливо, решительно:

— Иди, полюбуйся.

Они спустились к Модлони. Онисим разобрал на берегу большой куст.

По всему килю лодки шла щель.

— Набьем планок, утычем, — сказал Аверьян.

Его охватило неожиданное упорство. Он начал спорить со стариком, а когда тот наконец согласился, Аверьян вдруг присмирел и больше не произнес ни слова.

Они принялись за дело, и вскоре лодка была спущена на воду. Аверьян простился со стариком, быстро начал работать веслами и под Старым селом вытащил лодку в пересохшее русло Митина ручья.

Они встречаются на деревне. Оба с ружьями, с котомками.

«Буду молчать, — думает Аверьян. — Пускай он заговаривает».