Вильям Козлов - Услышать тебя

Когда Лиля вышла на заасфальтированный больничный двор, где у фасада главного корпуса стояли несколько молочно-белых «Волг» с красными крестами, с дороги свернул к стоянке черный мотоцикл. Стройная девушка в светлых брюках и черном свитере соскочила с седла, поставила мотоцикл на подножку и, тряхнув пылающими на солнце золотистыми волосами, собранными в «конский хвост», зашагала к вестибюлю. В руке у нее красивая черная сумка. Походка у девушки легкая, пружинистая. Казалось, она сейчас обязательно что-нибудь выкинет: подпрыгнет вверх или пройдется в танце. Внезапно остановившись, девушка сняла кожаные мотоциклетные краги, небрежно засунула в карман брюк и бросила через плечо взгляд на Лилю, стоявшую на остановке. Всего на один миг встретились их глаза — девушка тут же отвернулась и зашагала дальше, но Лилю будто током ударило. Она могла поклясться, что никогда эту девушку не видела. Да и вообще, девушка на мотоцикле — это редкое явление в городе. Если бы Лиля ее хоть раз увидела, то обязательно запомнила бы. Почему же тогда она так заинтересовала ее?.. Тут подошел автобус, и Лиля поднялась в него. В заднее стекло она снова взглянула на девушку в светлых брюках. Из кармана смешно торчали огромные перчатки с широкими раструбами, а бронзовый хвост ярко сиял на горделиво вздернутой — так Лиле показалось — голове. У самой двери девушка остановилась и тоже оглянулась, но Лилю она, конечно, уже не могла увидеть. Даже издали выделялись на ее загорелом лице огромные глубокие глаза. «Красивая и весьма оригинальная девица», — отметила про себя Лиля, ощущая какое-то непонятное беспокойство.

Когда она вернулась из магазина, в вестибюле было пусто. Все посетители разошлись по палатам. Больные в одинаковых мышиного цвета халатах и разноцветных полосатых пижамах сидели в парке на скамейках, прогуливались с родственниками по засыпанным красным гравием дорожкам. Костистые бледно-желтые лица больных разительно отличались от прихваченных весенним загаром лиц здоровых людей. Наверное, поэтому родственники и знакомые, беседуя с больными, казались несколько смущенными, как бы стыдясь своего цветущего вида.

Медсестра равнодушным голосом сообщила, что к больному Волкову сейчас нельзя: у него посетитель, придется подождать.

— Женщина или мужчина? — поинтересовалась Лиля. Медсестра подняла глаза от толстой книжки, которую читала, и, зевнув, ответила:

— Столько народу нахлынуло… Разве всех упомнишь?

Лиля села в углу на стул и задумалась. Прямо перед ней на стене плакат: «Грипп — опасное инфекционное заболевание». Рядом еще один: «Берегитесь дизентерии!» На последнем плакате была нарисована огромная, с ястреба, муха, а по этой отвратительной мухе бойко сновали обыкновенные симпатичные черные мухи, как бы убеждая окружающих, что они совсем не такие опасные и страшные твари, какими их изобразил художник.

За распахнутым окном негромко шумела толстая серая липа. Одна ветка прилепилась к верхнему оконному стеклу маленькими клейкими листочками. Липовый запах смешался с запахом лекарств. В молодой листве распевали птицы. Слышно было шарканье подметок по песку, негромкий говор и отдаленный шум автобуса. И еще — далекий раскатистый грохот. Так грохочут бревна, сбрасываемые с машины на землю.

К Сергею пришла, конечно, не Татьяна Андреевна, Она собиралась прийти на той неделе. Из редакции кто-нибудь? Прошли к нему, пока Лиля ездила в магазин?.. Впрочем, зачем гадать: посетитель скоро выйдет, и она увидит, кто это. Сергей все еще считается тяжелым боль-вым, и долго у него задерживаться не разрешают.

Распахнулась застекленная высокая дверь, и в вестибюль быстро вышла большеглазая девушка в белом халате. И снова их глаза встретились. Взгляд у девушки твердый, прямой. Такая первой никогда не отведет глаза.

Сбросив халат, она протянула его гардеробщице, взяла сумку, из которой торчали совсем не женские перчатки, и вышла на улицу. Немного погодя зафыркал, затрещал мотоцикл.

— Ваша очередь, — сказала медсестра, удивленно глядя на Лилку. — Надевайте халат и проходите. Пятнадцатая палата на втором этаже.

— Что? — растерянно спросила Лиля.

— Уж второй раз говорю вам: можно пройти к Волкову, а вы молчите. И халатик освободился… А кто вам Волков-то? Муж?

— Нет, — почему-то сказала Лиля, поднимаясь со стула. — Скажите, пожалуйста, как фамилия этой девушки? Ну, в брюках, которая сейчас вышла?

— Мы ведь не милиция, фамилии посетителей не записываем… Я ее запомнила, такую глазастую. Я ведь дежурила в ту ночь, когда этого… корреспондента Волкова привезли чуть живого, так она утром примчалась, когда его только что из операционной привезли. Вон на том стуле у двери и просидела до вечера. Упрямая такая. Добилась своего: пустили все-таки в палату… Ходят к нему почти каждый день. Из редакции товарищи, и даже начальник какой-то приезжал. На черной машине…

Не слушая ее, Лиля направилась к выходу, а обиженная таким невниманием сестра снова уткнулась в книгу. «Апельсины ему… — со злостью подумала Лиля. — Пусть она тебе носит апельсины…»

У самого лица ее порхала красивая бабочка, наверное запах губной помады привлек ее внимание. Лиля с досадой отмахнулась от бабочки и зашагала к автобусной остановке.

— Лиля, будь добра, закрой окно, — попросила Рика Семеновна, не поднимая головы от рукописи. Нахохлившаяся, в своей неизменной вязаной коричневой кофте и выпуклых очках в черной оправе, она походила на сову. Это сходство дополнял бугристый крючковатый нос, нависший над верхней усатой губой.

С утра сегодня за окном шумно: обнаженные до пояса рабочие укладывают в глубокую траншею свинцовый кабель. Огромная, до половины размотанная деревянная катушка притулилась у дощатого забора. Орудуя лопатами, рабочие оживленно переговариваются, иногда употребляя крепкие словечки.

Лиля, взглянув на траншею, закрыла окно и снова уселась за письменный стол. Две гряды наваленной вдоль узкой траншеи желтой земли напомнили кладбище, похороны Голобобова. Первое время в редакции только и было разговоров что о покойном редакторе. Оказывается, все его любили. Лиля никаких симпатий к Александру Федоровичу не питала. Да и вообще, она с ним встречалась лишь на летучках и общих собраниях, но, когда он умер, помнится, тоже всплакнула на кладбище. И вот уже редко кто заговорит о нем. А через полгода и совсем забудут. Такова жизнь.

Рика Семеновна, отодвинув стул, поднялась и с листками в руке пошла в машинописное бюро. Фигура у нее грузная, ноги толстые. Во рту вечно торчит папироса. Рика Семеновна не признавала сигареты — только «Беломор».

Вернувшись, она разобрала папку с утренней почтой и протянула Лиле несколько писем читателей, на которые необходимо было ответить. Рика Семеновна закончила статью о художественной самодеятельности паровозо-вагоноремонтного завода, и настроение у нее было превосходное. На утренней планерке она пообещала редактору, что статья сегодня будет сдана в секретариат. Писала для газеты Рика Семеновна редко, в командировки ездить не любила. Жаловалась Лиле, что мужа одного и на день оставить опасно: может тут же загулять. И потом, ей приходилось вечерами править его рукопись. Ее муж вот уже несколько лет писал роман.