Вильям Козлов - Услышать тебя

Вечером пришла Лиза и поставила на стол под соснами алюминиевый бидон. Сергей — он увлечено работал над рукописью — удивленно взглянул на нее. Несколько раз они встречались на берегу, здоровались, но сюда она пришла впервые. В коротком сарафане, темные с блеском волосы уложены в тяжелый узел на затылке. Лицо и шея загорелые, а ложбинка меж грудей молочно-белая. Полные смуглые ноги с круглыми коленками в царапинах. Лиза пришла босиком.

— Здравствуй, инспектор! — певуче произнесла она. — Вот парного молочка принесла. Ты ведь гордый, сам не зайдешь… — Сощурившись от солнца и немного наклонив набок голову, открыто и смело посмотрела в глаза. На сочных губах улыбка. Весь ее вид как бы говорил: «А ну, инспектор, погляди на меня… Хороша? Скажи, хороша?»

И Сергей, опустив глаза, сказал:

— С сеткой больше не балуешься?

Сказал и чертыхнулся про себя: «Ну, что я несу?!» Лиза повела круглым плечом, лебединым движением вскинула руки и поправила волосы. Чуть ниже правой подмышки овальное родимое пятно.

— Пока ты пил-гулял, инспектор, — сказала Лиза, — городские рыбачки пудами тягали на переметы судака и угря.

«Все знают… — с досадой подумал Сергей. — Вот те и в глушь закопался, а здесь, оказывается, как на ладони!»

— Ты не знаешь, кто нынче рыбачил у дальнего острова на черной лодке с белой нашлепкой? — спросил Сергей.

— Я ведь не инспектор, за лодками не гляжу.

— Вон какой перемет вытащил! — кивнул Сергей на зеленоватый ворох жилки и крючков.

— Это все городские, — сказала Лиза. — Ненасытные!

— Значит, не знаешь, чья это лодка с белой отметиной?

— Погляди, какое громадное озеро! Сколько тут лодок? — Лиза с улыбкой взглянула на него — Да что ты все про лодки да сети… Попей молочка.

Повернулась и пошла в избу. Немного погодя вернулась с кружкой и начатой буханкой хлеба. Налила густого запенившегося молока и поднесла Сергею. Он взял кружку обеими руками, зачем-то понюхал и залпом выпил. Вторую кружку пил глотками, закусывая хлебом. Молоко было удивительно душистым и вкусным.

Лиза, прислонившись к толстому стволу, смотрела на него. Ее тень сливалась с длинной тенью дерева. Солнца уже было не видно из-за леса, но в притихшем озере отражались багряные облака, а водная гладь была насквозь пронизана разноцветным солнечным блеском. Где-то далеко на высокой ноте пропел лодочный мотор, Сергей на слух привычно определил: «Стрела». По макушкам сосен прошелестел легкий, чуть слышный порыв ветра, И тотчас вниз с тихим шорохом заструились сухие иголки.

— Когда гроза ударила, я в птичнике была, — стала рассказывать Лиза. — Сперва сверкнуло, аж глазам стало больно, а потом громыхнуло так, что утки мои на пол повалились и глаза закрыли. Я и сама-то со страху в угол сунулась, думала, в птичник угодило… А в Елизаветинке, это в трех километрах от нас, одна изба сгорела. Молния прямо в дом ударила. Хорошо, что там никого не было. Пламя-то могло перекинуться и на другие избы, но тут такой дождь полил…

— Какая гроза? — удивился Сергей.

— Третьего дня такое столпотворение было… Я страсть как грозы боюсь.

Никакой грозы Сергей не помнил. Видно, был хорош… Вот почему Дружок такой прибитый был: он тоже грозы боится. Как загрохочет гром, так заползает в самый дальний угол и только вздрагивает при каждом ударе. И никакая сила не выманит его оттуда. Пройдет гроза, а пес еще долго не вылезает из своего убежища, И потом весь день ходит смущенный и подавленный, Не помнил Сергей грозы с молнией. В это время в нем самом бушевала буря…

Глядя на статную, миловидную Лизу, Сергей испытывал раздражение. Зачем она пришла? Не нужно ему ее молоко и она сама! Пускай убирается ко всем чертям! Но не мог же он бросить эти жестокие слова женщине, которая с такой хорошей улыбкой смотрит на него и вот угощает парным молоком… И потом, при чем здесь Лиза? Она, наверное, совсем из другого теста… И эта робкая уступка самому себе снова вызвала в душе Сергея смятение и растерянность. Он понимал, что больше, пожалуй, никогда не будет относиться к женщине, как раньше. После всего, что произошло, он в каждой женщине видел потенциального врага. Врага коварного, который в любой момент сможет нанести смертельный удар из-за угла, в спину! И вместе с тем Сергей отлично понимал, что его детская злость на всех женщин мира — ребячество. Наверное, родись он веком раньше, после всего пережитого ушел бы в монастырь и стал примерным монахом…

Лиза каким-то особым женским чутьем догадалась, что происходит в душе Сергея. Улыбка исчезла с ее полных губ. Молодая женщина бесшумно отделилась от дерева и приблизилась к Сергею. Совсем близко видел он ее глаза с расширившимися в сумерках зрачками, ощущал приятный аромат чистого женского тела. Она даже шевельнула рукой, будто хотела прижать его голову к груди и потрогать волосы. И движение это было почти материнское.

— Чего запил-то? — негромко спросила она. — С горя иль с радости? Да и зачем ты сюда приехал? Молодой, красивый… Ох, не от хорошей жизни! Как звать-то тебя?

Сергей сказал.

— Жена ушла?

— Может быть, я от нее ушел.

— Ох, нет, милый! Если бы ты от жены ушел, то не подался бы сюда, к нам на озеро. Миловался бы в городе с другой… Не похоже, что ты, Сереженька, человек-то плохой. Я плохих людей за версту чую. Чего жена ушла-то? Ох, зарылись у вас бабы в городе, ежели таких мужиков бросают! А у нас тут все мужчины наперечет. Сивобородые, которым за пятьдесят давно, завидными женихами считаются… Небось удивляешься, почему я в город не подалась? Подружки мои давно по разным городам разбежались… Да и я была. В Арзамасе. А потом, как муж мой запил, все бросила — и работу хорошую, и квартиру с ванной — вот сюда, к родной матушке. Сколько раз приезжал муж-то мой, звал назад, да только не поехала я. Не знаю, понимаете вы, мужики, это или нет, но жить с пьяницей — лучше под поезд! Чего только я не натерпелась, мамочка родная! Приехала домой и неделю ревела, все не верилось, что зажила по-человечески. Не придет ночью пьяный, зверь зверем, не изобьет… А потом утром в ногах валяется, прощенья просит, да на кой оно мне, его прощенье? Уехала и думать о нем забыла. И помнила-то, пока синяки на руках не прошли. И дочку без него воспитаю. Пусть и не знает, кто у ней был отец. Люди осуждают меня, а я наказала ему сюда больше не приезжать. Пусть ни мне, ни дочке и глаза не мозолит. Если бы приезжал человеком, а то уже с поезда приползает на карачках. Да он и дочки-то не видел — все время глазищи налиты. Раз приехал — стерпела, а в другой раз, как нажрался самогона да опять на меня с кулаками, схватила жердь да так сердечного отходила, что сам на другой день с рукой на перевязи на попутной подводе на станцию подался… Больше, слава богу, не заявляется.