Вильям Козлов - Услышать тебя

— Вам виднее, — кивнул человек. — Может, сходить на ферму за председателем?

— Куда вы по такой слякоти? — возразил Сергей, видя, что человек захромал к вешалке, где висел брезентовый плащ. — Подождем.

— Воля ваша, — сказал он, усаживаясь за письменный стол. — Я тута счетоводом числюсь, если нужны какие данные, касающиеся цифири…

— Мы хотим показать рядовую колхозную семью, — сказал Лобанов. — Ну, понятно, с достатком. И чтобы в доме было не пусто: мебель хорошая, приемник или, скажем, радиола-комбайн…

— Комбайн? — озадаченно переспросил счетовод.

— А стиральные машины или холодильники имеются?

— Сдается мне, дорогие товарищи, не туда вы заехали, — сказал счетовод. — Лучше бы вам все-таки в «Рассвет»…

К вечеру немного прояснилось. Стелющийся по земле туман, клубясь, уползал в овраг, и на пригорке за деревней жирно залоснилась развороченная плугом влажная земля.

Сергей сидел на скамейке под шумящим тополем и смотрел, как заходящее солнце пытается пробиться сквозь посветлевшую пелену облаков. Из дома напротив вышел Лобанов и сказал:

— Я организовал народ, можешь фотографировать. Вот только антуражу маловато… Иди сам, посмотри.

Сергей тщательно вытер ноги о плетеную прутяную подстилку и вошел в дом. Обычная изба с огромной побеленной русской печью. Была еще одна комната, поменьше, но там, судя по всему, никто не жил. В красном углу несколько икон. У окна большой стол, застланный новой розовой скатертью с кистями. На столе приемник самой древней конструкции, стопка книг и балалайка. Все принаряжены, как на праздник: хозяин и хозяйка в новом, дочь в голубой кофточке, коротенькой юбке и с «конским хвостом» на голове. Нагнувшись к зеркалу и вытянув губы трубочкой, она подводила глаза карандашом.

— Егор Андреевич, что-то вы долго там возитесь, — сказал Лобанов.

— Галифе окаянные, едри их в корень, никак не застегну, — послышался сверху старческий голос.

Заколыхалась ситцевая занавеска, и с печи посмотрел на всех белобородый старик. Сначала он спустил вниз ноги в рваных коричневых носках, нащупав чурбак, поставленный на скамью, угнездился на нем, затем привычно сполз на пол.

— Сапоги надевать надоть? — взглянул дед на Лобанова. — Жмут, проклятущие. Почитай, уж семый год не надевал… У меня ревматизьма, так я больше в чунях…

— Сапоги не видно на фотографии, — сказал Лобанов.

На пиджаке старика два ряда медалей. К бороде пристала красноватая шелуха от лука.

— Одну медаль внук кудай-то подевал, — сказал старик, приосаниваясь. — Летось сын с невесткой гостили у нас, так и внучонка привезли. Шустрый такой, востроглазый. Он медальку-то и похерил гдей-то.

— Приемник неисправный: в грозу сгорел, — кивнул на стол Лобанов. — Конечно, для снимка это не имеет значения. Как же мне это сразу в голову не пришло! — Он бросил на стол блокнот, повернулся и затопал к двери. На пороге остановился и сказал:

— Расставляй тут все, как тебе надо, я сейчас! — И выскочил, хлопнув дверью.

Хозяин и хозяйка чинно уселись на скамейку и выжидающе уставились на Сергея. Егор Андреевич присел на краешек большой железной кровати с блестящими шишечками и стал разглаживать руками свою патриаршую бороду. Внучка — ее звали Машей — все еще вертелась у зеркала.

— Праздник нынче какой, что ли? — спросил Сергей. Маша громко прыснула. Родители строго посмотрели на нее.

— Хватит мазаться, — сказала мать. — Обрадовалась!

— Дедушка Егор и на Первомай так не наряжается, — стрельнув на Сергея быстрыми смеющимися глазами, заметила Маша. — Дедушка, ширинку-то застегни на своих командирских галифе!

— Пуговка отскочила, едри ее в корень, — добродушно ответил дед Егор.

Сергею было одновременно смешно и не по себе. Он не ожидал от Лобанова такой прыти… В командировку с ним он поехал впервые. Тимофей Ильич — заведующий отделом пропаганды — жил через два дома от Волковых. Случалось, они вместе шли на работу. Сергей еще издали замечал длинную нескладную фигуру соседа. Тимофей Ильич напоминал ему большой графин. Носил он всегда начищенные хромовые сапоги, синие широкие галифе, коричневую, расширявшуюся книзу меховую тужурку и высокую закругленную папаху. Вышагивал, как гусак, неторопливо, степенно. Графин и графин на блестящих ножках с головой-пробкой. Разговаривать Сергею с ним было неинтересно, да и не о чем. Если он не спешил, то шел сзади, не догоняя, чтобы не идти вместе. Если спешил, то, поравнявшись, здоровался и быстро обгонял. Какой-то сухой, неинтересный человек был Лобанов. Сидел он в своем крайнем маленьком кабинете на втором этаже всегда один. Ему по штату не был положен литсотрудник. К нему редко кто и заходил, а если он появлялся в самом веселом в редакции отделе культуры и быта, то и там быстро смолкали разговоры и народ расходился по своим кабинетам. И хотя материалы за подписью Лобанова редко появлялись в газете, приходил он на работу всегда к девяти утра и уходил в шесть, а иногда и позже. Статьи его были тоже скучные и неинтересные. Чаще всего он писал передовые, за которые платили столько же, сколько за очерки и фельетоны. В командировки Тимофей Ильич редко ездил. А если и ездил, то всегда с другим фотокорреспондентом, Васей Назаровым.

— Товарищ корреспондент сказал, что вы нас в газету снимать будете, — кашлянув, подал голос не очень-то разговорчивый хозяин.

Он работал в колхозе конюхом, жена — звеньевой полеводческой бригады, а дочь Маша. — дояркой. Егор Андреевич был давно на пенсии, но в летнее время тоже не сидел без дела: помаленьку плотничал, ремонтировал конскую сбрую, а в сенокос вместе со всеми выезжал на заливные луга.

Семья была работящая, трудовая, председатель и порекомендовал отметить ее в газете. Пока Сергей бродил по деревне и снимал фотоэтюды, Лобанов, как он выразился, уже «организовал народ»…

— На балалайке кто играет? — спросил Сергей. Маша хихикнула. Пожалуй, из всей семьи лишь одна она относилась с юмором к этому делу.

— Мой дядя играет, — ответила она. — Только он живет в Ленинграде.

Сергей с удовольствием заставил бы их переодеться во все повседневное, но было неудобно.

— Уберите, пожалуйста, все со стола, — попросил он, прилаживая к аппарату фотовспышку.

— Может, принести электрический чайник? — спросила Маша. — Он на чердаке валяется… Если почистить и поставить на стол, будет как новый. Все равно ведь на фотографии не видно, исправный он или нет…

— Если такая умная, чего же сама вырядилась?

— Вечером в клубе танцы, — ответила Маша. — Приглашаю вас, товарищ фотокорреспондент.

— Я подумаю, — сказал Сергей.

Распахнулась дверь, и на пороге появился здоровенный детина с огромным трофейным приемником в руках. Позади него — Лобанов со стопкой книг классиков марксизма-ленинизма.