Вильям Козлов - Услышать тебя

— Никто тебе не предлагает Роберта в мужья.

— Значит, в любовники?

Мать покосилась на дверь и, понизив голос, сказала:

— Роберт очень изменился, и это меня больше всего тревожит. А если он разболтает про облигации? Сама знаешь, как в нашем городе ненавидят отца. У него столько завистников! И все потому, что твой отец умеет широко и красиво жить. Умеет делать деньги, а для этого тоже нужен в наше время большой талант.

— И ты и папа всегда говорили, что это дело неподсудное, что нет такого закона, запрещающего продавать или покупать облигации.

— Когда люди завидуют, они используют любой предлог, чтобы навредить. Нет закона, запрещающего покупать облигации, но нет и закона, разрешающего это. А ты ведь знаешь, сколько у нас этих облигаций… Твоя квартира в Москве, наряды, драгоценности — все это, доченька, стоит немалых денег… Кстати, ты рассказала мужу обо всем этом?

— Мне почему-то стало стыдно… — помолчав, ответила Лиля. Несколько раз Сергей спрашивал о родителях, но она отделывалась общими фразами, мол, приедешь в Андижан, познакомишься…

— И очень хорошо, что не рассказала. Сколько он зарабатывает?

— Тысячи две-три в месяц.

— Ты одна в месяц тратишь две-три тысячи, — усмехнулась Капитолина Даниловна. — На его и твою зарплату вы не проживете. Уж я, слава богу, знаю твои запросы!

— Мама, я повторяю: он талантливый человек. Если бы не он, я провалила бы практику. Он все написал за меня. И знаешь, что мне вывели в зачетке? Пятерку! А ведь он всего год назад закончил вечернюю школу.

— У него даже нет высшего образования?! — ахнула мать.

— Успокойся, он зачислен в университет на заочное отделение журналистики.

— Не дай бог, с отцом что-нибудь случится, тебе больше ждать помощи неоткуда.

— Можно ведь деньги зарабатывать и честным путем, — ляпнула Лиля, не подумав.

— Раньше я от тебя таких речей не слыхала, — выразительно посмотрела на нее мать. — Тебя никогда не интересовало, откуда берутся деньги, которые ты тратишь…

— Мама, Сергей живет в другом мире и совсем не похож ни на кого из наших знакомых, — сказала Лиля. — Я даже не представляю, как он все это воспримет…

Если бы ты посмотрела, как они живут: пятеро в одной комнате! И не жалуются, не ропщут, как будто так и надо. Это честные, простые люди. Отцу Сергея никогда бы и в голову не пришло скупать облигации…

— Ты осуждаешь своего отца?

— Мама, не говори так! Я люблю отца, восхищаюсь им, но живут на свете и другие люди. И живут совсем не так, как мы… Не должна же я их за это презирать?

— Лиля, я не видела твоего мужа, но сдается мне, что ты поступила опрометчиво, выйдя замуж.

— Сергей — мое спасение! — горячо воскликнула Лиля. — Лучше петлю на шею, чем жизнь с таким, как Роберт.

— И все-таки на твоем месте я с ним не порывала бы. Мне кажется, твое замужество заставило его по-новому посмотреть на тебя. Возможно, он тебя действительно любит.

— А что, если я завтра вызову Сергея и все ему расскажу? — думая о другом, сказала Лиля. — И ты на него посмотришь…

— Уволь, дорогая, — хриплым голосом сказала мать. — Одному ты уже все рассказала…

— Вы ведь сами мне вместо денег давали облигации… Не могла же я одна бегать по сберкассам! И так уже контролерша меня запомнила и как-то сказала:

«Девушка, что-то вы слишком часто выигрываете…» Я всю ночь после этого заснуть не могла, а Роберт, бывало, за три-четыре дня все облигации отоварит. Это он и придумал такой термин… Без него я давно бы попалась. Ты ведь знаешь, какая я трусиха…

— Я тебя не виню, — вздохнула мать. — Вот что, завтра я улетаю в Андижан. Теперь мне не до музеев и театров. И ни в одной сберкассе моей ноги не будет… Может быть, за нами уже следят? Я должна все рассказать отцу.

— Ты такая же трусиха, как и я.

— Обещай мне, доченька, не ссориться с Робертом, пока я с отцом не переговорю. Он наверняка что-нибудь придумает. Может быть, воздействуем на Роберта через его отца…

— Успокойся, мама, Роберт нас не выдаст. В конце концов он тоже замешан в этом деле. Три года нашими деньгами пользовался.

— И все-таки не зли его, ладно?

— Хорошо, мама, обещаю. Спокойной ночи.

Косой крупный дождь хлестал по толстым кленовым стволам. Голые ветви царапали крышу, стукались друг о дружку. Дятлинка вспухла от проливного дождя и грозила затопить плавни. От сильных порывов ветра дребезжали стекла, и мелкие холодные брызги, залетая в форточку, попадали Сергею на лицо. Николай сидел за обеденным столом и сосредоточенно читал отпечатанный на машинке текст.

Бутрехин — первый человек, который читает написанный Сергеем очерк о трудовых буднях и отдыхе рядовой колхозной семьи. Пять дней пробыл Сергей в отдаленном колхозе. Вместе со всеми вставал чуть свет и отправлялся на работу. Глава семьи трудился на свиноферме, и, когда Сергей в первый же день собрался идти вместе с ним, он достал с чердака старые, в заплатках резиновые сапоги и молча протянул ему. Позже Сергей убедился, что в своих штиблетах он ни за что не добрался бы до свинарника. Вместе с хозяйкой-телятницей Сергей принял от коровы двух черненьких с белыми звездами телят. Через три часа после рождения, вымытые и обсохшие, телята уже стояли на раскоряченных дрожащих ножках и сосали огромное, как арбуз, вымя своей мамаши…

Бутрехин перевернул последнюю страницу, отложил листы в сторону, взял большие, хорошо отглянцованные фотографии и невозмутимо стал их разглядывать.

— С фотографиями все в порядке, — сказал Сергей. — Как мой очерк?

Николай аккуратно сложил фотографии и, постукивая ими по столу, наконец взглянул на Сергея. Вздохнул, набирая воздуха, и… ничего не сказал.

— Послушай, Колька… не тяни ты из меня жилы!

— Ты это сам написал? — наконец раскрыл рот приятель.

— Более глупого вопроса ты задать не мог?

— Что ты от меня хочешь?! — взорвался Николай. — Мое мнение? Так вот: не напечатают.

Сергей отвернулся к окну и стал смотреть на Дятлинку. Дождь бушевал, ветер срывал с волн пену и швырял на осклизлые, жирно блестевшие берега. Под гудящим кленом на одной ноге сиротливо стояла белая курица и тоскливо вертела втянутой в перья головой. Дождь был таким сильным, что она не решалась покинуть это ненадежное убежище. Иногда капли щелкали курицу по перьям, и она вздрагивала, прикрывая глаза синеватой пленкой.

— Это ваша курица? — спросил Сергей.

— Сам ты курица! — засмеялся Бутрехин. — Чего нос повесил? Во-первых, какой я критик? А во-вторых, я ведь не сказал, что это плохо написано. Наоборот, слишком хорошо для газеты… — Он вскочил с табуретки и заметался по тесной кухне. Губы его шевелились, он разводил руками, бросая на приятеля любопытные взгляды.