Вильям Козлов - Услышать тебя

Один раз, когда она с Сергеем особенно крепко поругалась, Лиля чуть не уехала в Ленинград. Уже договорилась с Рикой Семеновной, что пропустит два дня, но тут Сергей, будто предчувствуя что-то, пришел к родителям, где она ночевала, и при всех признал себя виноватым, чего раньше с ним никогда не случалось… И Лиля осталась.

…Рядом в удобных креслах ТУ-104 сидели два человека. Третий, их сын, порозовевший и разметавшийся, сладко спал у отца на коленях. Два человека думали об одном и том же, но совсем по-разному…

Видя обострившийся профиль жены, чувствуя ее горячую руку, Сергей испытывал к ней нежность. Какая она красивая! Непонятно лишь одно: почему она стала такой нервной, недовольной? Любой пустяк может вызвать у нее вспышку гнева. Даже сын ее подчас раздражает. И это когда они вдвоем. На людях Лиля приветливая и ровная. Всем она нравится, и все говорят, что ему повезло с женой. Даже женоненавистник Козодоев, как-то побывав у них в гостях и послушав Лилину игру на пианино, сказал, что Сергей счастливчик.

А он, Сергей, почему-то не чувствует себя счастливым. Одна за другой лопаются невидимые нити, связывающие их. Помнится, раньше его всегда тянуло домой, а теперь он все чаще задерживается где-нибудь с приятелями. С удовольствием уезжает в командировки. И кстати, там, в гостинице, вечером лучше работается, чем дома…

И в разговоре с Лилей он стал, как лоцман, ведущий корабль по опасному проливу, избегать всяких подводных течений и рифов… И все равно иной раз из ничего возникает ссора. Тогда жена уже не кажется красивой и желанной. Хочется убежать из дома и больше не возвращаться… Но почему-то уходит из дома она, а он мучается и страдает, дожидаясь, когда она наконец вернется…

Приближаясь к незнакомому Андижану, Сергей внушал себе, что нужно быть предельно сдержанным и на глазах Лилиных родителей не ссориться с женой. Нужно взять себя в руки, в самом зародыше подавлять возникающее раздражение, не давать ему перерасти в гнев… Нет ничего отвратительнее, чем ссора мужа и жены на глазах у других… А Лилины родители, естественно, всегда будут на стороне своей дочери. Ведь говорила жена: ему необходимо произвести самое хорошее впечатление на ее родителей, от этого очень многое зависит в их жизни… Тогда Сергей не принял эти слова слишком всерьез, но потом сама жизнь подтвердила, что Лиля была права…

На табло вспыхнули надписи, и ТУ-104 стал снижаться, Лиля еще крепче сжала его руку и теснее прижалась к мужу. Сергей погладил жену по руке и, нагнувшись, поцеловал в щеку. Откуда ему было знать, что ей просто было страшно.

— Назад мы поедем поездом, ладно? — сказала Лиля.

Стол накрыли в винограднике. Матовые гроздья висели над самой головой. На столе всего было много, и все подавалось в большой посуде. В стеклянной квадратной чашке крупно нарезанные помидоры, лук, огурцы. На плоских тарелках ветчина, красная икра, сардины. Меж закусок выстроились бутылки. От шашлычницы, которая дымилась неподалеку, плыл аппетитный запах: смесь уксуса, лука и жареного мяса. У шашлычницы священнодействовал Николай Борисович Земельский. Он был в широченных сатиновых трусах. Круглый живот торчал, как большой арбуз. Николай Борисович что-то мурлыкал себе под нос.

Все уже сидели за столом и ждали хозяина. А он не спешил: медленно поворачивал над пылающими углями длинные шампуры с шашлыком. Мясо трещало, в угли капал сок, и они шипели.

— Хоп, — сказал Николай Борисович, и тотчас Капитолина Даниловна поднялась с места и подошла к мужу с тарелкой.

Николай Борисович разлил в высокие хрустальные рюмки коньяк, обвел всех темным прищуренным глазом. Второй глаз у него был стеклянный, но сделан так искусно, что не сразу и заметишь.

— Выпьем за всех нас, — коротко произнес он хрипловатым голосом и первым выпил.

Сергею понравилось, что тост был кратким. Если бы тесть стал долго говорить, то шашлык остыл бы.

За столом сидели Николай Борисович, Капитолина Даниловна, Сергей, Лиля и Витя, ее младший брат. Глава семьи подцепил вилкой кусок шашлыка, пожевал и обвел семейство выжидающим взглядом. И тотчас посыпались восторженные возгласы:

— Шашлык удался. Очень хорошо, что ты еще добавил столовую ложку уксуса!

— Потрясающий шашлык! Просто тает во рту!

— Пап, ты нынче превзошел самого себя! — мягким ломающимся тенорком высказался шестнадцатилетний круглощекий Витя, удивительно похожий на мать.

Сергей понял, что и ему надо что-то сказать, тем более Лиля косо взглянула на него.

— Очень вкусно, — с набитым ртом сказал он. Шашлык действительно был великолепный. И потом, его так долго ждали, что уже от одного запаха слюнки текли.

— Наш папа здесь признанный шашлычник, — заметил Витя. — К нему ходят учиться. — И взглянул на Сергея, чтобы узнать, какое впечатление произвели на него эти слова.

Жара стала спадать, и Сергей немного оживился. Он впервые был в Средней Азии и погибал от жары. Хотя они с Лилей спали в виноградной аллее под марлевым пологом, дышать было нечем. Уже утром он просыпался с тяжелой, чугунной головой. Он бы и еще поспал, но не давало солнце. Любой пробивающийся сквозь листву виноградника маленький лучик жалил, будто его пропустили сквозь увеличительное стекло. В усадьбе Земельских был небольшой бетонный хауз — пруд с мутной теплой водой. Сергей часами просиживал в этой лоханке, но лучше себя не чувствовал. До сих пор — они уже в Андижане пять дней — Сергей еще толком и с городом не познакомился. Выйти днем за каменные ворота дома — это значит попасть в настоящее пекло. И лишь вечером — а вечер здесь наступал сразу, как только солнце пряталось за горами, — он чувствовал себя более или менее сносно.

Земельские занимали половину большого дома на улице Крупской. В трех комнатах жили, а в четвертой, узкой и полутемной, был врачебный кабинет Николая Борисовича. Все свои пользовались калиткой рядом с большими воротами, а больные стучались в парадный подъезд, который сообщался с кабинетом. Днем Николай Борисович принимал больных в поликлинике, а вечером они звонили в парадную. Услышав звонок, Земельский надевал белый халат, который висел в большой комнате на гвозде, и не спеша направлялся в кабинет. В это время никто из домашних не имел права заходить туда. Появлялся Николай Борисович скоро. Доставал из кармана белого халата деньги и небрежно бросал их в большую хрустальную вазу, что стояла на серванте. К тому времени, когда кончался день и на окна спускались белые шелковые шторы, в вазе набиралась приличная сумма из смятых бумажек.

Утром ваза всегда была пустой.

По сути дела, вся жизнь проходила во дворе. Сад у Земельских был большой и спускался к узенькому ручейку, петлявшему меж поблескивающих на солнце белых камней. В саду росли яблоки, груши, персики, айва, инжир. Были и еще какие-то южные деревья, но Сергей даже названия не запомнил. В углу двора стоял курятник с голубятней. Штук тридцать кур бродили по саду. Десятка два голубей ворковали на крыше, сидели на высоких перекладинах. Если их пугнуть, они охотно взлетали и долго кружили в бледном знойном небе, а когда опускались, долго раскрывали и закрывали маленькие клювы.