Вильям Козлов - Услышать тебя

— Убери ногу! — огрызнулся Сергей и снова повернулся к тестю: — Опорочить человека лишь потому, что его место понадобилось кому-то другому…

— Не кому-нибудь, а твоей теще, — сказала Лиля. Сергей в упор посмотрел на нее:

— И ты тоже?

И хотя он был взбешен, где-то внутри себя горько улыбнулся, подумав, что невольно в его словах прозвучало знаменитое: «И ты, Брут!»

— Мы с тобой не поняли друг друга… Считай, что никакого разговора не было, — Николай Борисович поднялся. — Капа, убери со стола.

— Я хотел бы забыть, — сказал Сергей.

— Не придавай значения, — добродушно усмехнулся Земельский. — Если понадобится, я его и без печати свалю.

— Это ваше дело, — сказал Сергей.

— Не надо было этот дурацкий разговор и заводить, — заметил Николай Борисович и, взяв со стола бутылку коньяка, щелкнул по ней пальцем. — Это она, чертовка, виновата… бутылка со звездочками!

— Папа, Сережа подумает, — вмешалась Лиля. Лицо у нее было расстроенное, на мужа она не смотрела.

— О чем я должен подумать? — метнул на нее обозленный взгляд Сергей. — О фельетоне? Или о том, что я здесь лишний?

— Ну, не надо так уж круто, — невозмутимо заметил Николай Борисович. — Мы тебя не гоним.

— Один раз тебя папа о чем-то попросил… — снова не выдержала Лиля.

— О чем-то! — взорвался Сергей. — Ты думаешь, что говоришь?!

— А вот на жену кричать нехорошо, — мягко укорил Николай Борисович. — Я бы попросил в моем доме…

— Коля, не нужна мне эта должность, — робко вмешалась в разговор Капитолина Даниловна. — Такая ответственность! А сейчас я занята в детсаду всего четыре часа.

— Видишь, твоя теща совсем не тщеславна, — улыбнулся Земельский.

— Теща — да, — заметил Сергей.

— Не называй меня, пожалуйста, так, — бросила на него косой взгляд Капитолина Даниловна.

— У мамы есть имя-отчество, — ввернул Витя и тоже неодобрительно посмотрел на Сергея.

— Тебя-то шурином можно называть? — усмехнулся тот.

Витя беспомощно взглянул на отца, потом на мать и совсем тихо ответил:

— Я не знаю…

— Спокойной ночи, — не обращаясь ни к кому в отдельности, — сказал Земельский и, потрепав Джека за ухом, величественно удалился в свои комнаты.

— И что он выдумал! — свистящим шепотом сказала Капитолина Даниловна. — Мне нравится работать врачом в детском саду. В час дня я уже дома. А денег у нас, слава богу, и так хватает.

— Мама, я тебе помогу, — не глядя на Сергея, поднялась из-за стола Лиля.

Витя, отводя в сторону глаза, тоже встал и, что-то насвистывая, ушел в темноту, где шелестели прокаленной на солнце листвой фруктовые деревья.

Когда Капитолина Даниловна со стопкой грязных тарелок ушла в кухню, Лиля, со злостью швырнув на поднос вилки, прошипела:

— Дурак, что ты наделал!

Внешне вроде бы ничего не изменилось в доме Земельских. По-прежнему Капитолина Даниловна была приветливой и внимательной к Сергею. Николай Борисович держался ровно и больше не заводил разговора о фельетоне. Правда, когда Лиля попросила его приготовить шашлык, Земельский, криво усмехнувшись, сказал, что ему что-то не хочется. Если раньше Сергей частенько ловил на себе его испытующий взгляд, то теперь Николай Борисович почти не смотрел на него. Иногда за день они не перекидывались и двумя словами. И юный Витя вдруг изменил свое отношение к Сергею. В первые дни он ходил за ним по пятам и расспрашивал его обо всем на свете. Теперь же бродил по саду с пневматическим ружьем и стрелял в воробьев. Когда Сергей полюбопытствовал, за что он убивает этих безобидных птиц, Витя, надменно выпятив нижнюю толстую губу, сказал, что воробьи вредители и клюют виноград, из которого папа делает сухое вино. И тут же перед самым косом у Сергея вскинул ружье и, тщательно прицелившись, выстрелил. Маленький серый комочек, зашуршав в листьях, упал по ту сторону белой глинобитной стены. Прислонив ружье к айвовому дереву, Витя перелез через стену и скоро вернулся с добычей. Воробьями он кормил большую белую кошку.

Сергей с тоской считал дни, оставшиеся до отъезда. Еще и половины отпуска не гостит он здесь, а уже захотелось уехать. Несколько раз он один уходил из дома. Как-то забрался в старый город. Феодальной азиатской стариной повеяло от узких пыльных улочек с низкими серыми заборами, сложенными из кизяка. Глинобитные домики с плоскими крышами и верандами. Узкие арыки с мутной водой. За заборами буйно росли фруктовые деревья, а на знойных улицах было тихо и пустынно. Редко-редко встретится огромное дерево, в тени которого можно укрыться. Побывал Сергей в чайханах, где красивые благообразные меднолицые старцы в черных с белой вышивкой тюбетейках и цветастых стеганых халатах пили зеленый чай. Пиалы они держали на смуглых растопыренных пальцах, с достоинством поднося их к бородатым ртам. Старцы часами могли сидеть на корточках с пиалами в руках и не произносить ни слова.

По узким улочкам с сосредоточенной задумчивостью семенили ишаки. Одни тащили за собой огромные арбы с арбузами, дынями, корзинами с помидорами, виноградом, на других восседали узбеки в полосатых, раскрытых на волосатой груди халатах. Босые ступни почти касались белой пыли на дороге. Жаркими днями вся жизнь в городе проходила в замедленном темпе. Ни люди, ни животные, ни птицы — никто не делал лишних движений, никто никуда не торопился.

Как-то утром Сергей по привычке хотел пойти в кабинет Земельского и поработать, но Лиля сказала, чтобы он больше не сидел в кабинете: папе это не нравится. И потом, разве в доме мало комнат?..

Сергей перестал ходить в кабинет. Он понимал, что между ним и тестем пробежала черная кошка, но даже не предполагал, насколько это серьезно. Пока хозяина не было дома, он чувствовал себя свободно, но как только тот приходил, Сергею сразу становилось неуютно. Куда бы он ни пошел: в сад, искупаться в хауз или в голубятню — везде он наталкивался на колючий взгляд Земельского. По натуре Сергей был человеком незлопамятным и готов был помириться с тестем, хотя, в общем-то, никакой открытой ссоры и не было, но путей к этому примирению не видел. Когда он миролюбиво заговаривал с тестем на ту или иную тему, тот холодно и вежливо отвечал.

В первые дни, разворачивая за обедом газеты, Николай Борисович все и всех критиковал. Какие бы грандиозные события ни происходили в стране, он ядовито посмеивался. Каждый новый запуск космического корабля с экипажем в космос встречал ехидными насмешками, говоря, что народные денежки выбрасывают в трубу… Зачем нам космос? Там ничего в ближайшие сто лет не построишь, не посеешь и не пожнешь… А денежная реформа? Раньше был рубль! Ощутимая единица! А теперь гривенник. Бывало, дашь шоферу такси или швейцару в ресторане рубль-два, так это деньги! Шуршат в руке. А что ему гривенник или двугривенный? Тьфу! Мелочишка…