Вильям Козлов - Услышать тебя

Сергей отвернулся от нее и, чувствуя, как гулко застучало сердце, сказал:

— Вот сейчас я понял, что не только твоего отца — тебя совсем не знаю.

Отодвинувшись на край постели, Лиля с досадой сказала:

— Ты упрямый, как ишак, или…

— Ты хочешь сказать, дурак? Лиля промолчала.

Если днем в присутствии других Сергею приходилось сдерживаться, то ночью он высказывал жене все, что думает об этом доме. Когда вспыльчивый Сергей повышал голос — в винограднике под пологом, — неподалеку раздавалось характерное покашливание Земельского. У Сергея создалось такое впечатление, что тесть подслушивает.

Шли дни, а отношения оставались натянутыми. Все в этом доме было фальшивым насквозь: медоточивые разговоры отца и детей, неприкрытая лесть и восхищение его особой, холодное вежливое внимание к Сергею. Надоела ему эта неестественная жизнь.

Кто чувствовал себя здесь прекрасно, так это сын Юра: бегал в панамке и трусиках по саду, пускал в хаузе бумажные кораблики, с утра до вечера ел всевозможные фрукты, возился с собаками, курами, голубями и всем задавал бесчисленные вопросы. Спал он тоже в винограднике, с Капитолиной Даниловной. Земельский спал отдельно, под айвой. Редкий день он не приносил внуку подарка: плитку шоколада, заводную игрушку, сочную грушу. Иногда брал Юру на колени и, тыкая пальцем в тугой живот, говорил:

— Чем сегодня набил свой курсак? Виноградом, арбузом или дыней?

Юра на такие вопросы не отвечал. Запустив руку деду в карман и ничего там не обнаружив, начинал вертеться и скучать. Мальчишка он был удивительно подвижный и непоседливый. Подержав на коленях минут пять, дед легонько шлепал его и отпускал. Наверное, больше и не вспоминал про внука до следующей встречи.

Когда хозяин возвращался с работы, встречали его все, кроме Сергея. Этот каждодневный ритуал сначала смешил Сергея, потом начал раздражать. Не из дальних странствий ведь возвращался Николай Борисович, а из поликлиники, которая всего-то в семистах метрах от дома.

Все кончилось самым неожиданным образом.

Последнее время Сергей стал забираться на голубятню и шугать голубей. Лежа на горячей шиферной крыше, с удовольствием наблюдал за красивыми разноцветными птицами, высоко кружащими в бледном небе. Иногда какой-нибудь голубь складывал крылья и камнем падал вниз. Над самыми деревьями выходил из затянувшегося штопора и, перевернувшись через голову, точно планировал на длинный гибкий шест. Как ни в чем не бывало переступал розовыми лапками с белыми пучками перьев, чистил клювом крылья, ворковал, боком придвигаясь к сидящей неподалеку голубке.

В этот день голуби летали долго. Небо было бездонно-голубым с маленькими розовыми облаками. Голуби один за другим слетали с насеста на крышу, с крыши ныряли в проем на чердак, где у них были гнезда. На длинной поперечине остались лишь два голубя: белый с коричневым — он был мастер делать кульбиты над голубятней — и черная голубка с пестрым хохолком на точеной головке. Голуби не ухаживали друг за другом: смирно сидели рядком и смотрели в ту сторону, где скрылось солнце.

Сергей уже собирался слезать с крыши, когда услышал совсем близко знакомые голоса: Лилин и Николая Борисовича. Очевидно, они сели на скамейку, что рядом с голубятней. Первым его движением было встать и спуститься вниз, но, услышав слова тестя, Сергей раздумал.

— Дело прошлое, — говорил Земельский, — но зря ты со мной не посоветовалась, когда замуж выходила. Не нравится мне твой муж…

— Поверь, папа, он хороший парень, но…

— Кстати, где он?

— Гонял голубей, а потом, наверное, пошел прогуляться.

— Он опять был в моем кабинете, я ведь просил тебя…

— Сергей там не работал. Может быть, бумагу взял.

— Что он там чиркает все время?

— Заканчивает повесть о своем детстве.

— И ты веришь, что из этого будет какой-нибудь толк?

— Папа, он очень способный человек. Об этом говорят все.

— Я не верю в это. — И после длительной паузы: — Ты любишь его?

— Последний год мы часто ругаемся… Иногда мне кажется, что я ненавижу его. Он бывает вспыльчивым, грубым…

— А как к сыну относится?

— Я не скажу, что Сергей очень нежный папаша, но любит его. В их семье не принято открыто проявлять свои чувства.

— Послушай, что я тебе скажу. Вы с ним совершенно разные люди и не подходите друг к другу…

— Об этом мне уже многие говорили…

— Ну вот, видишь! Я не верю в вашу совместную жизнь. Чем скорее вы расстанетесь, тем будет лучше. По крайней мере, для тебя.

— А как же сын?

— Об этом не беспокойся. Если понадобится, мы возьмем мальчишку к себе и воспитаем. Ты молода, красива и найдешь себе прекрасного мужа. Но расставаться нужно немедленно. Потом будет поздно. Семейная жизнь — это болото, которое может засосать, и тогда уже никакими силами не вырваться. Я понимаю, ты привыкла к нему, вас сын связывает, но надо все рвать. Сейчас это сделать легче и проще, чем потом. Юра еще маленький и ничего не понимает. Сейчас для него потеря отца — мимолетная неприятность, а потом сыну даже с плохим отцом будет трудно расстаться.

— Может быть, все у нас наладится, — помолчав, сказала Лиля, но в голосе ее особой уверенности не было.

— Я мог бы для вас многое сделать. Ты знаешь, для своих я ничего не жалею, но запомни: пока ты с этим человеком, я палец о палец не ударю, чтобы тебе помочь.

— Неужели из-за этого фельетона…

— Я долго присматривался к нему. И этот фельетон раскрыл все карты… Это не наш человек. Больше я ему никогда и ни в чем не доверюсь. Он из того рода-племени, которое я ненавижу. Дело совсем не в фельетоне. Ну, не хочет писать и не надо, хотя я и не понимаю этой наивной принципиальности. Ради родных, близких людей можно поступиться и своими принципами… Надеюсь, жизнь его еще научит и он со временем поймет, что такая твердокаменная принципиальность граничит с глупостью. Стоит ему оступиться, — а это не исключено, — и на работе, и в городе от него все быстро отвернутся, вот тогда он вспомнит про родственников… Человек, который не может ладить с близкими, и на работе невыносим. Как к нему относятся в редакции?

— По-разному. Он ведь и там говорит в глаза все, что думает, а это не всем нравится.

— Не пойму я его… Вроде бы не дурак, а ведет себя как последний глупец.

— Папа, мне с ним бывает трудно, просто, невыносимо жить, но он честный человек — тут не может быть никаких сомнений. За эти три года я его хорошо узнала. Пусть у него будут неприятности на работе, скандал дома, но он всегда поступит так, как подсказывает ему совесть… Не нужно было тебе просить его об этом фельетоне. В конце концов, я сама бы написала, а потом, дома, попросила бы Сергея поправить.

— Да разве в этом дело? Я хотел бы иметь зятя-единомышленника, а не врага. А он мой враг. Следовательно, и твой. И если сейчас ты это уже чувствуешь, то что будет дальше? Лучше вам расстаться тихо-мирно… Ну, погрустишь немного, а потом и это пройдет. Встретишь другого мужчину, только сначала покажи его мне… И уезжай ты из этого городишки! Поедем с тобой на теплоходе по Волге, рассеешься, отдохнешь… Я ведь вижу, что тебе тяжело с ним и ты совсем не отдохнула…