Вильям Козлов - Услышать тебя

— Летчиком? — изменилась она в лице. — Почему летчиком?

— Извини, — спохватился он, — я сказал глупость… Ну, не летчиком, так кем-нибудь другим. Например, космонавтом…

— Чуткости в тебе хоть отбавляй… — сказала она.

— Честное слово, я сказал это без всякой задней мысли…

— Вот это-то и плохо, — усмехнулась она, подошла к книжной полке и положила томик Гёте на место.

Он думал, она сейчас с улыбкой повернется, что-либо скажет и возникшая натянутость исчезнет, но она стояла к нему спиной и делала вид, что ищет какую-то книгу.

— Лена, — позвал он.

— Куда я засунула Блока?.. — ответила она, не поворачивая головы. — Ты не видел?..

До каких же пор мертвый летчик будет стоять между ними? И только ли летчик? А Лиля? Она ведь тоже стоит между ними. Что его сейчас связывает с женой? Сын? Но ведь и сыну не лучше оттого, что родителям плохо. Он уже теперь уходит из комнаты, когда они ссорятся, а что будет дальше? Да он возненавидит их обоих! Почему так легко сойтись и трудно разойтись? Не только сын связывает их. Есть что-то и другое, необъяснимое. Иногда ему кажется, что, порвав с Лилей, он почувствует себя счастливым, а порой не может представить себя отдельно от нее. Ведь было же им когда-то очень хорошо. И потом, шесть лет, прожитых вместе, — это не так уж мало! Когда она в отпуск уезжает в Андижан, он первую неделю ходит ошалевший от радости, а проходит месяц — и ему уже не хватает ее. Забываются скандалы, ругань, вспоминается только хорошее…

— Иди домой, — сказала Лена. — Ты ведь думаешь о ней?

— А ты — о нем.

— Это совсем разные вещи.

— Неужели тебя это все еще трогает?

— Не задавай глупых вопросов!

— Лена, мне не хочется идти домой…

— Оставайся, — улыбнулась она.

— Ты что, дразнишь меня?

— Ну чего ты от меня хочешь? Чтобы я умоляла тебя остаться? Или, наоборот, прогнала?

— С тобой сегодня трудно разговаривать…

— Сереженька, ты только не обижайся, но иногда мне кажется, что твоя работа отнимает у тебя часть разума… — сказала она. — Ты становишься капризным ребенком.

Сергей озадаченно посмотрел на нее, улыбнулся.

— А ведь и правда, иногда я себя чувствую дурак дураком… — И, помолчав, прибавил: — И только когда разговариваю с тобой… Почему бы это?

— Тебя раздражает, что, овладев мной, ты не чувствуешь себя счастливым собственником, — без улыбки ответила она.

— Ты, наверное, слишком умна для меня, — сказал он.

— Я бы выразилась иначе: слишком независима от тебя. Ты просто не умеешь относиться к женщине по-другому. Не научился, да и не было у тебя такой возможности… А я женщина свободолюбивая, гордая. Я не потерплю никакого рабства. Да и сама не хочу ни над кем властвовать. Многие современные молодые Мужчины и не знают, что такое домострой, и слово-то такое забыли, но этот самый домострой у них в крови. Это передается по наследству…

— А тебе чужды все эти пережитки прошлого?

— Что ты имеешь в виду?

— Тебе совсем-совсем безразлично, что вот я сейчас пойду к ней?

Она как-то странно взглянула на него и совсем другим тоном произнесла:

— Сережа, это нечестно, ты пользуешься запрещенным приемом.

Сергей поднялся. Она стояла перед ним, тоненькая, с узкой талией, в черном, обтягивающем ее стройную фигуру свитере. Глубокие глаза ее мерцали, лицо было серьезным и задумчивым. Он подошел к ней, и она, приподнявшись на цыпочках, прижалась к нему.

— Когда у тебя отпуск? — помолчав, спросил Сергей.

— Отпуск? — Она с удивлением смотрела на него. — Ах, отпуск… В июле, дорогой.

— Уедем вдвоем куда-нибудь?

— Уедем, — эхом откликнулась она.

— Зачем ждать лета? Все бросим и уедем завтра! Даже не завтра, а сегодня! Сейчас! — Он не замечал, что она закусила губы от боли — так он сжал ее плечи.

— Не торопись, Сережа, — сказала она, мягко высвобождаясь из его рук.

— Я все время чего-то жду, — поникнув, сказал он. — А чего — и сам не знаю…

— До свиданья, дорогой, — сказала она и, отбросив со лба золотистую прядь, поцеловала его и сама отворила дверь.

В редакцию пришла печальная весть: в Кисловодске скоропостижно скончался Александр Федорович Голобобов. Вечером прибыл в санаторий, а утром умер прямо в нарзанной ванне… Инфаркт миокарда. Цинковый гроб с телом Голобобова доставили в город самолетом. Похороны были пышными и торжественными. На могиле произносились речи, женщины — редакционные работники — плакали навзрыд. Мужчины, склонив обнаженные головы, молча стояли у гроба. Голобобов был хорошим человеком, и его любили. У ставшего неподалеку от глубокой ярко-желтой могилы каменного надгробия множество зеленых венков с черными траурными лентами. Пахло сырой кладбищенской землей, слежавшейся хвоей и нитрокраской, которой были выведены на черных лентах последние слова прощания. Волков, Рыбаков, Новиков и Сергеев стояли в стороне под огромным бурым кленом. Над головой глухо постукивали друг о дружку ветви с набухшими почками. Ветер завывал в голых кустах, взъерошивал волосы на головах людей. Где-то на дереве печально каркала ворона.

— Интересно, кого назначат редактором, — негромко сказал Рыбаков.

— А кого бы ты хотел? — спросил Володя Сергеев. Глаза его под увеличительными стеклами очков были совсем маленькими и покрасневшими.

— А что, если тебя назначат? — взглянул на Рыбакова Новиков.

— Я бы вам показал, где раки зимуют! — громко сказал Рыбаков.

Исполняющий обязанности редактора Пачкин — он стоял у гроба — метнул на них осуждающий взгляд. Рыбаков, виновато откашлявшись, провел по длинному костистому лицу ладонью, и оно снова стало скорбным.

Сергей не принимал участия в разговоре. Он смотрел, как могильщики на веревках опускали большой гроб в яму. Делали они свою работу привычно и ловко, но чувствовалось, что им тяжело, ведь в Голобобове было более ста килограммов весу. Когда гроб наконец улегся на влажное дно ямы как надо, могильщики разом вытащили толстые серые веревки. И этот шелестящий скрип веревок о дерево — Голобобова переложили из цинкового гроба в деревянный — неприятно резанул уши.

Люди на кладбище зашевелились, послышались первые частые удары земли о гробовую крышку. Сергей тоже бросил горсть влажной желтой земли в могилу. Отдал последнюю дань хорошему человеку Александру Федоровичу Голобобову.

Был человек, и вот не стало человека. Могильный холм с надгробием зарастет травой, как и эти окружающие его могилы. Над кладбищем будут шуметь деревья, проплывать облака, греметь грозы, дуть холодные и теплые ветры, но мертвые ничего уже никогда не увидят и не услышат.

У кладбищенских ворот в толпе сотрудников редакции Сергей увидел Лилю. В красном пальто с норковым воротником и меховой шапочке, она выделялась из всех: яркое красное пятно на сером фоне. «Могла бы другое что-нибудь надеть… — с досадой подумал Сергей. — Как на демонстрацию вырядилась». Лиля тоже увидела его и вопросительно взглянула в глаза: дескать, домой пойдем? Сергей отрицательно покачал головой: По старинному русскому обычаю мужчины собирались помянуть покойника.