Вильям Козлов - Услышать тебя

— Может, Пачкина утвердят редактором? — спросил Рыбаков. — Закончил высшую партийную школу, ему и карты в руки.

— Что это ты так волнуешься? — покосился на него Сергей.

— Голобобов… покойник обещал мне к осени отдельную квартиру, а придет новый — кто знает, как все повернется…

— Ты свое возьмешь, — успокоил его Сергей.

— Поглядите-ка, Лобанов-то, Лобанов так и увивается вокруг Пачкина… — сказал Володя Сергеев. — Сейчас с рукава пылинку сдунет!

— А ты чего же зеваешь, Павел Ефимович? — усмехнулся Сергей. — Пристраивайся к нему с другой стороны…

— Лобанов хитрая бестия, — мрачно заметил Новиков. — Уж он-то знает, кто будет редактором.

— Я Пачкина уважаю, — сказал Рыбаков. — Добрый мужик. И организатор хороший.

— Ты погромче, погромче… — засмеялся Володя Сергеев. — А то он не услышит.

— Есть у него лишь один маленький недостаток — писать не умеет, — заметил Сергей.

— Редактору писать не обязательно, — возразил Рыбаков. — Передовицы пишет, и хватит с него…

«Вот она, жизнь, — думал Сергей. — Уже и забыли о Голобобове. Кто будет вместо него — вот что всех волнует…» Он задал и себе этот вопрос и сам себе ответил: нет, его это почему-то не волнует. Если ты хорошо выполняешь свою работу, почему тебя должно волновать отношение к тебе начальства? Пусть беспокоятся те, кто чувствует себя неуверенно и случайно стал журналистом… И Сергей подумал о Лиле: из нее, как и из Вали Молчановой, настоящей журналистки не получилось. Лиля добросовестно выполняла свою работу: правила авторские материалы, писала информации о жизни районных Домов культуры, иногда даже статьи. А с заведующей отделом у нее самые наилучшие отношения. Это Лиля умела: с начальством у нее всегда прекрасные отношения, не то что у Сергея…

Прошлой осенью Сергей купил подержанный «Москвич-401». Маленькую темно-серую машину, похожую на жука. Он еще по-настоящему и не ездил на ней. Зима наступила ранняя, и «Москвич» пришлось поставить к родителям в сарай. Иногда морозными вечерами Сергей приходил туда, распахивал дверь, забирался в машину и подолгу сидел в тесной кабине, мечтая, как весной он заведет мотор и умчится куда-нибудь подальше… Пришла весна, а он еще ни разу не выехал из гаража. Работа, командировки, и снова работа над романом… Роман о поколении Сергея Волкова. Закончит он его когда-нибудь или нет? Этого Сергей и сам не знал. А где-то в душе чувствовал, что, когда поставит последнюю точку, будет жалеть… Жалеть, что роман закончен.

Лиля ждала на углу. Сева Блохин — он шел впереди — что-то сказал ей. Лиля улыбнулась и отрицательно покачала головой. Сергей, заметив, что женщины оглядываются на его жену, досадливо поморщился: это красное пальто как бельмо на глазу!

— В «Родине» сегодня новый фильм, — сказала Лиля. — Возьми билеты.

— Я не могу, — сказал Сергей.

— Из-за похорон?

— Вот именно.

Лиля помолчала, раздумывая. Щеки у нее порозовели. Злится.

— Я знаю, куда вы собрались… В ресторан. В таком случае, и я пойду с вами.

«Блохин сболтнул!» — с досадой подумал Сергей, а вслух произнес:

— У нас своя, мужская компания.

— Тогда я с Валей пойду в кино, — с вызовом сказала она. — И может быть, потом зайду к ней. Ты ведь вряд ли скоро вернешься…

Сергей пожал плечами, мол, твое дело, а когда она уже было повернулась, чтобы уйти, сказал:

— Ты ведь знала, что сегодня похороны, и за каким чертом надела это дурацкое пальто!

— Я совсем забыла… И потом, какое это имеет значение? Похороны и мое пальто?

Сергей посмотрел в ее темно-карие жесткие глаза и усмехнулся:

— Ты потрясающая женщина!

— А ты…

Он не стал слушать, круто повернулся и побежал догонять приятелей. Одна нога угодила в лужу, и сверкающие брызги разлетелись по тротуару.

Сергей и Козодоев незаметно ушли из ресторана. Ребята заказали уже по третьему разу, и поминки грозили затянуться. Александр Арсентьевич мигнул Сергею, мол, давай сматываться. Пить и слушать одно и то же было скучно, Голобобова все помянули добрым словом, и можно было уходить, а то вместо поминок получится обыкновенная пьянка. Рыбаков и Новиков поглядывали на официантку, дожидаясь, когда она подойдет, чтобы снова заказать…

С Дятлинки дул ветер, в сквере громко кричали какие-то птицы. Зажглись фонари, и мокрый тротуар заблестел. Прохожие, кутаясь в плащи, быстро проходили мимо.

— Такого человека потеряли, — сказал Александр Арсентьевич. — А какой редактор! Это он сделал нашу газету лучшей в Северо-Западном крае.

— Голобобов был человек, — сказал Сергей. — Если бы не он, я, возможно, никогда бы настоящим журналистом не стал.

— Ведь это он меня в газету вытащил, — заметил Козодоев.

— Будет ваше издательство когда-нибудь книги выпускать? — спросил Сергей.

— Когда-нибудь будет… Почему не заходишь?

— Мотаюсь по командировкам… И в городе-то почти не бываю.

— Что же так? — сбоку посмотрел на него Александр Арсентьевич. — Домой не тянет?

— Не то слово, — усмехнулся Сергей. — Бегу из дома.

— Плохо, когда человека не тянет домой, — помолчав, сказал Козодоев. — По себе знаю.

— Может быть, я и сам в этом виноват, — вздохнул Сергей, — говорят же: каков муж, такова и жена…

— Никто не виноват, — сказал Александр Арсентьевич. — И жена у тебя, наверное, не плохая, и ты не сукин сын. Здесь, очевидно, дело в другом: нет правды между вами, доверия друг к другу… И еще: кто-то очень верно сказал: «Дом не может считаться жилищем человека, пока в нем нет пищи и огня не только для тела, но и для разума».

— Прекрасно сказано!

— Думай о сыне, Сергей, — сказал Козодоев.

Они остановились у его дома на улице Ленина. Ветер задувал в высокую арку, и она гудела. Вокруг раскачивающегося фонаря мельтешили какие-то огоньки: то ли букашки, то ли мелкие дождевые капли.

— А у вас как? — поинтересовался Сергей.

— Все так же, — усмехнулся Александр Арсеньевич. — И самое ужасное: у меня теперь ничто не изменится.

— У меня изменится, — сказал Сергей. — Обязательно изменится. И, надеюсь, скоро.

— Не ошибись еще раз, брат Сергей!

— Кто выбирает нам женщин: мы или случай? — взглянул на него Сергей.

— Наверное, судьба… А ты как думаешь?

— Женщины нас выбирают, хотя мы и думаем, что все происходит наоборот…

— Я гляжу, ты, брат Сергей, становишься философом…

— Скоро тридцать, а не чувствую, что поумнел, — мрачно усмехнулся Сергей.

Ветер со свистом ворвался в арку, хлестнул дождевыми каплями и песчинками по стеклам и, перепрыгнув через сараи, умчался дальше. Александр Арсентьевич поежился и поднял воротник пальто. Сергей хотел уже было с ним распрощаться, когда он вдруг спросил:

— Говорят, у тебя повесть написана?