Кирилл Голованов - Море дышит велико

Семафор командира конвоя занесли дословно в журнал. Рудых расписался в знак того, что понял и принял к исполнению. Он не подозревал о том, что подлинность этого распоряжения скоро поставят под сомнение, что установить истину окажется нелегко, поскольку автора семафора уже не будет в живых, а Максиму, едва вступившему в командование новым кораблем, предъявят невероятно позорное обвинение в трусости.

Представитель военного трибунала сомневался по должности. Поступить иначе он не мог. Рудых объяснил, что командир корабля обязан подчиняться безоговорочно. Не было, у Максима оснований и прав не доверять покойному флагману. Кто знал, что враг впервые применил новое оружие? Тугой, задушливый удар не отличался по звуку от взрыва неподвижно лежащей на грунте мины с магнитно-акустическим взрывателем. Район считался тыловым. Здесь изредка появлялись только отдельные бомбардировщики. Поэтому гидроакустическая вахта на тральщиках неслась поочередно. А на поверхности моря не было замечено ни перископа, ни бурлящего следа обычных парогазовых торпед, которые и рвутся совсем иначе: резко и звонко.

Однако балтийскими водолазами уже была поднята вражеская подводная лодка «U-250», потопленная в Выборгском заливе, и там нашли странные торпеды, которые можно выпускать без точного прицеливания через перископ. Акустические приборы наводили торпеду на цель, и она взрывалась без громоподобного кряканья под воздействием магнитного поля корабля. Через несколько месяцев были определены и слабые стороны трофейного оружия. Способы обнаружения, уклонения и борьбы с новой торпедой стали известны всем морякам.

Посылая Рудых свой последний семафор, командир конвоя ничего об этом не знал. Он принял самое целесообразное решение на основании прежнего боевого опыта. Спасательные катера и шлюпки непрерывными рейсами снимали людей с тонущего парохода, но тот из тральщиков, который стоял на якоре, представлял собой легкую цель для удара из-под воды.

— Положим, вы исполняли приказ, пока не погиб флагманский тральщик, — допрашивали Максима. — А потом? Почему не попытались атаковать противника, почему сбежали из района боя, не подняв на борт спасательные средства, бросив оставшихся там людей?

— «Вот летят они, погасив огни, рассекая мрачную пучину…» — с отвращением к самому себе мычал капитан-лейтенант Рудых, вспоминая, что это и впрямь выглядело бегством.

К полуночи спасательные работы почти закончились. На борт к Максиму тоже доставили сто семьдесят шесть продрогших испуганных пассажиров половина из них были женщины. Каюты, кубрики, лазарет, кают-компания и столовая команды — всё было переполнено. Тральщик не трамвай чтобы принять тройное число людей. Кое-как разместились, но использование оружия с палубы было исключено. Возвращаясь очередным рейсом с тонущего судна, старшина первой статьи Рочин закричал с катера, что он заметил нечто вроде рыбацкой лайбы под непонятными багровыми парусами.

— «Под цветными парусами корабли уходят в море, корабли…» — легкомысленно комментировал корабельный доктор, вообще помешанный на поэзии.

Чтобы здесь, в районе пустынной Обской губы, кто-нибудь промышлял, да еще под парусом, годным лишь для красивых стихов?

— «На полярных морях и на южных, — не унимался доктор, — по изгибам зеленых зыбей, меж базальтовых скал и жемчужных, шелестят паруса кораблей…»

— Прекратить декламацию! — зарычал Максим. — Или вам мало своих медицинских забот?

Вот когда у него мелькнуло смутное подозрение. Если рыбаки, почему они не предложили помощи? И парус с претензией. Насколько Рудых понимал, промысловикам не до романтики. У них производственный план. Перегнувшись через ветроотбойник мостика, капитан-лейтенант спросил у старшины, не ошибся ли он. Мало ли что почудится в призрачных арктических сумерках. Нет, парус наблюдал не только старшина спасательного катера, и, несмотря на поздний час, видимость в этих широтах была еще хорошей.

— Открыть вахту! И будьте внимательнее, — на всякий случай предупредил Максим гидроакустика Тетехина. Подозрение возникло, но оно казалось невероятным и требовало подтверждения.

Третий взрыв, который разнес неподвижный флагманский корабль со всеми, кто был на его борту, раздался через четыре часа сорок минут после начала спасательных работ. По звуку и по характеру гибели тральщика это уже совсем не походило на действие донной мины.

— Контакт! — доложил Захар. — Эхопеленг…

Обнаглев от безнаказанности, подводные лодки шныряли вокруг и даже действовали из позиционного положения. Они маскировались цветным брезентом, натянутым на выдвижные устройства. Последний корабль из уничтоженного конвоя можно было спасти только маневром. Решение диктовалось тактической обстановкой, и оно созрело профессионально, почти автоматически. Противолодочным зигзагом на полной скорости тральщик оставил район боя для того, чтобы доставить в ближайший арктический порт хотя бы тех вызволенных из беды пассажиров, которые находились на его борту.

— «Направляя руль прямо в Ливерпуль, мичман Джон не может быть неточен…»

Идиотская песенка прилипла смолой. Что значит точен или неточен? Всё решали секунды. Эмоции повлекли бы колебания, а значит, являлись непозволительной роскошью. В открытом море, на катерах и шлюпках остались не только абстрактные лица, с которыми Максим никогда не встречался. Среди них находился собственный штурман и девять гребцов. Среди них был и Яков Рочин, первым обративший внимание на подозрительный парус. Позже, когда появилось время для самоанализа, Максиму не пришло в голову «подстелить соломки» в корабельных журналах, чтобы они выглядели поубедительнее. Следователь трибунала, дотошно копаясь в документах и сопоставляя их с протоколами допросов, искал истину. Но кто мог указать капитан-лейтенанту Рудых другой выход, как более достойный?

Когда улеглась горечь от тяжелых потерь, а летчикам полярной авиации удалось подобрать часть обмороженных людей с брошенных спасательных средств, командующий решил, что трусости, пожалуй, не было. Адмирал был моряком настоящим, а кропотливая работа следователя помогла ему объективно оценить обстановку.

— Но надо еще доказать, можете ли вы командовать кораблем, — сказал он Рудых.

Что же, Максим не возражал. Больше того, он стремился к тому же, предложив отчаянный план. Капитан-лейтенант просил отпустить тральщик на «свободную охоту», отпустить без сопровождения и тактического обеспечения, с тем чтобы разыскать противника и отомстить ему в честном поединке.

Трезвые штабные операторы сочли это авантюризмом. Обоснованные расчеты показывали, что только поисково-ударная группа из двух тральщиков может рассчитывать на уверенный успех, что Карское море большое и смешно предполагать возможность встречи с подлодкой на прежнем месте. Попытка самоутверждения могла привести к новой невосполнимой потере. Особенно после подтверждения слухов о наличии у противника новых бесследных торпед. Не разумнее ли попросту заменить капитан-лейтенанта Рудых? Но командующий был моряком настоящим. Он знал, что обвинение в трусости, хотя и спорное, повисло клеймом не только над командиром тральщика. Экипаж дружно просился в поиск. Это не укладывалось в бесстрастные штабные расчеты, а значило немало. Командующий учел всё и рискнул ходатайство удовлетворить.