Кирилл Голованов - Море дышит велико

Как бы ни было трудно, всё равно нельзя…

Чеголин непримиримо молчал.

— Разговор, видно, не ко времени. Надеюсь, поостынешь и разберешься. А пока есть особое задание.

Выра протянул Артёму журнал сигнально-наблюдательной службы, последняя запись в котором была такой:

«Командиру! Старшина первой статьи Рочин арестован на десять суток строгого ареста за оказание сопротивления патрулю. Комендант гарнизона».

— Разберешься на месте…

— Чего разбираться? Он уже месяц на «гражданке».

— Отнюдь. Пока не обменял документы в военкомате, считается военнослужащим.

— Наверняка был пьян, при задержании пререкался. Ничего удивительного. А вы еще хотели его на сверхсрочную…

— К тому и веду, что кипятишься. Яков Рочин в рот не берет. Бывало, отдавал даже свою фронтовую норму. А если считает себя правым, точно, за словом в карман не лезет… В общем, нехорошее дело. Следует выяснить. Я бы поехал сам, да, боюсь, не получится с тем комендантом сердечного разговора.

— Тот самый? Который Максима Рудых в «сынули» произвел?

— Выходит, слышал, о чем вспоминали за праздничным столом? Так и предполагал…

Вместо желанного и до зарезу необходимого отпускного билета Чеголин получил командировочное предписание. В каюте командира корабля его едва не занесло, как в прошлый раз на палубе с прибором Крылова, но в последний момент удержала резонная мысль. Поручение не трудное. В комендатуре с лейтенантом рассусоливать долго не станут, но подробности задержания Рочина, безусловно, сообщат. А потом будет время обратиться к начальнику отдела кадров офицерского состава с просьбой о переводе с «Торока» куда угодно. Если там захотят объективности, можно сослаться на Пекочинского. Мнение двух молодых офицеров — это уже серьезно, это не жалоба одного.

За два месяца, пока «Торок» находился в Белом море, Василий Федотович не получил ни одного письма, но не придал этому значения: коли нечего сообщать, значит, порядок. Дома у него всегда был порядок, если не считать мелких стычек, без которых, вероятно, не обходится ни в одной семье. Когда, после прибытия из загранкомандировки, он прислал Петра Осотина с подарками и ящиком мясной тушонки, а сам ушел в море, Раиса Петровна возмутилась:

— Что я, не живой человек? Прикажешь с твоим боцманом жить?

Беспардонность её претензий позабавила Выру, хотя и коробила слегка. Но что делать, если жена работает в госпитале? У медиков запретных тем нет и всегда все на виду. Конечно, Василий Федотович сослался на войну и тяготы службы. Признаться в том, что он заступил на дежурство, подменив друга, об этом не могло быть и речи. Выра знал, что правды не поймут и вряд ли простят. Однако у женщин на такие делая особый нюх. Раиса Петровна, словно догадавшись, еще пуще невзлюбила Максима, и тот платил ей тем же. Друзьям приходилось встречаться на «нейтральной почве». Когда работаешь в паре, обязательно требуется обсудить каждый маневр, чтобы понимать соседа, как себя. Но эти рандеву, отнимая короткие часы отдыха, не всегда выглядели чисто деловыми.

— Так не оставлю, грозилась супруга. — Пойду в политотдел: так и так, разберитесь, муж променял семью на занюханного цыгана.

— Сколько раз объяснять, мы с ним не в бирюльки играем.

— Дурочку нашел? Ну-ка дыхни! Водка идет под бирюльки?

— А коньяк у тебя на плечах, — отшутился Выра, намекая на шубу из оленьего меха.

— Бессовестный скряга! — вспыхнула Раиса Петровна. — Попрекать меня своими подарками?

На самом деле Выра с деньгами никогда не считался, зато хорошо знал, как его половина реагирует на обстоятельства, связанные с приобретением указанной обновы. Шубы отпускали по талонам промтоварных карточек, и продавщица уже кричала, что задние в очереди могут не беспокоиться. Но Раиса Петровна и не собиралась становиться в хвост. Протолкавшись вперед, она объявила, что идет с ночного дежурства в госпитале, что спасает жизнь морякам. Есть ли у неё время стоять? Гарнизонные клуши закудахтали, стали хватать её за локти, а одна нагло заметила, что шубы — это не белый халат. Но голыми руками Раису Петровну не возьмешь.

— У меня муж герой, — взвизгнула она. — А вы пихаетесь.

— Как фамилия? — галдели бабы. Обладателей золотых звездочек в базе знали наперечет.

Раиса Петровна сгоряча хотела соврать, предварительно осмотрелась — нет ли кого из знакомых, и вдруг в очереди увидела своего «героя», который зачем-то торчал в магазине, вместо того чтобы править службой на «бобике».

— Ты? И молчишь? А жену пусть всякие оскорбляют?

— Скажи, что нужно. Я имею время постоять и купить.

— Как же! — зло расхохоталась Раиса Петровна. — Только тебе и покупать. Пойдем отсюдова!

Василию Федотовичу стало жаль жену, которая за войну и впрямь пообносилась, и, кроме того, обидно. Если он вынужден большую часть времени проводить в море, это еще не причина для ссоры. Вернувшись на «большой охотник», Выра вызвал оборотистого Петра Осотина.

— Ха, — сказал тот. — Какой артикул, типоразмер? Давайте деньги и отношение в военторг.

Когда, приняв «амик», Максим ушел на нем в Карское море, а Выра остался в Мурманске, Раиса Петровна не скрывала удовлетворения, хотя видела мужа не чаще. Преградой между ними теперь стал Кольский залив. Занятый под завязку на новом корабле, Выра был вынужден частенько прибегать к услугам Петра Осотина, которого перевел вслед за собой па сторожевик. Служебных поводов для командировок главного боцмана возникало сколько угодно, а пробивная сила его и множество дружков-сверхсрочников делали незаменимым лицом при получении дефицитных материалов. Осотин доставал всё, что требовалось для ремонта, попутно забрасывая Раисе Петровне посылку либо получку, и это было очень удобно.

Если начистоту, Василия Федотовича не очень тянуло домой. К чему обсуждать житейские проблемы? Дела домашние не шли в сравнение с теми, что волновали командира корабля. Но обсуждать их с гражданскими лицами не положено. Василий Федотович промолчал и о гибели Максима, наперед зная, что не встретит сочувствия.

Как-то, заявившись после долгого перерыва, Выра удивился и обиделся, выяснив, что дома его не ждали и, более того, в определенные дни месяца ему лучше бы не приходить вообще. Роль Василия Федотовича в семье понималась с утилитарной откровенностью, как будто ни на что другое он не годился. В общем, человек привыкает ко всему. Постепенно Выра стал находить смысл в продиктованном ему графике и подчинился ему, заштриховав для памяти нежелательные дни на календаре, как сектор радиомолчания на корабельных часах. Возвращение «Торока» из похода в Белое море совпало с указанным периодом, и Василий Федотович не торопился домой, спокойно занимаясь организацией офицерской учебы и прочими текущими делами.