Шамиль Бикчурин - Твердая порода

Райса совсем забегалась, а тут еще беспрестанные указания кашляющего старика: нужно закрывать ворота и не забывать при этом опускать внутренний засов, обувь оставлять у крыльца, Сабирзян — человек больной, поэтому дверью не стучать, запорами не греметь, а что касается ребенка, то сделать так, чтобы в доме он не плакал, не шумел, не бегал. И прочее, и прочее, и прочее…

А когда Райса попросила у хозяев ведра и коромысло и потом вернула их, Сабирзян тщательно проверил, нет ли вмятин на ведрах, не дало ли трещину коромысло…

Она в отчаянии рассказала обо всему мужу, и тот понял, почему не предложили эту квартиру в сельсовете. А как узнаешь, где найдешь, а где потеряешь! Вон ведь сын Сабирзяна Камиль совсем другой человек. Умный, мечтательный, смышленый паренек. Уже неплохо разбирается в буровом деле. Уважительный к людям. Когда он от души пригласил к себе, как воспротивишься? Зубаиров никогда бы не подумал, что отец у него такой сквалыга. Дров пожалел!..

— Потерпи, Райса, мы же временно тут…

«Временно!» Расстроенная Райса ушла на кухню. Вот так Фазыл и живет всю жизнь. Временно переезжает на буровую, временно ставит палатки, а когда начинаются дожди, временно переезжает в село. И с семьей — временно. Все — временно. А люди строят дома — на века, прокладывают дороги — на века, сажают деревья — на века… А мы? Сколько еще будет продолжаться такая жизнь? И будет ли когда-нибудь этому конец?!

Фазылу она не раз задавала этот вопрос, только он или отмалчивался, или переводил разговор на другую тему.

После ужина, будто внезапно что-то вспомнив, Зубаиров вскочил:

— Ну и удивлю же я этого Сабирзяна! Да, да, пусть не думает, что он большое одолженье нам сделал…

На другой день после обеда во двор Сабирзяна заехала машина, груженная березовыми дровами. Только успела отъехать, как прибыл еще один огромный трубовоз с таким же грузом и с грохотом свалил его у сарая.

Сначала Сабирзян наблюдал за этим через окно, подслеповато щурясь из-под трясущихся ладоней, потом не выдержал и выскочил наружу. «Боже, боже, в каждой машине дров на целую зиму!» Старик, не веря своим глазам, подошел к Зубаирову.

— Кому это?

— Тебе, бабай.

— Сколько будет стоить?

— Даром.

— Совсем даром.

— Конечно!

Но этим не кончилось. Постоялец уехал на трубовозе, а ко двору Сабирзяна подошла еще одна машина с дровами. «Боже, дубовые! Где их достал квартирант? Дуба нет ни в Язтургайском лесу, ни в далеких Шамарданских делянках».

Райса видела, как старик, поначалу ходивший степенно, забегал по двору, начал хвататься то за одну, то за другую чурку, тянул их куда-то, катал, словно в жизни не видал и щепки. Совсем зашелся в трясучке Сабирзян, и Райсе даже стало его жалко.

В первый день Зубаиров забыл захватить с буровой керосина для лампы. Райса попросила Сабирзяна одолжить консервную банку керосина. Старик дал, но угрюмо проворчал: «В мой дом забрались нищие». Через день Зубаиров закатил во двор Сабирзяна полную бочку керосина, литров двести, хотя и знал, что через неделю нужды в керосине не будет.

С руководителями колхоза и села они договорились так: столбы от Язтургая, провода — от разведчиков. Колхоз поставит столбы и протянет линию, а буровая даст энергию. У нефтяников это уже вошло в привычку — где бы они ни останавливались, в каком бы селе ни квартировали зимой, прежде всего электрифицировали дома и сельские учреждения. И после отъезда разведчиков эти огни не гаснут, потому что на место буровиков приезжают промысловики, которые присоединяют линию к своим двигателям. Так село неожиданно, с опережением местного плана электрификации, оказывается освещенным.

Зубаиров и с электричеством решил подшутить над Сабирзяном. Проводку сделал в свою половину, а потом, когда старик парился в бане, вывел шнур в помещение хозяев и повесил под потолком большую лампочку.

Сабирзян пришел распаренный, обессиленный и ничего не заметил. Он долго стонал и кряхтел над чаем, подозрительно поглядывая на улыбающегося без причины Камиля. А когда стемнело и в доме вспыхнул яркий электрический свет, старик пролил на себя чай, забегал, как оказавшаяся на свету землеройка. Старуха же, вернувшись из бани, даже чай пить не стала, — хихикая, взялась вертеть под лампочкой веретено.

В тот вечер впервые в Язтургае — на его темных улицах, в квартирах буровиков, в помещении сельсовета и правлении колхоза, в школе, клубе и медпункте вспыхнул электрический свет.

Предстояло из наклонной скважины глубиной в тысячу метров поднять трубы, спустить туда специальный бур и с его помощью извлечь важные для лабораторных исследований образцы горных пород. Если геологи называют эту работу извлечением керна, то буровики — мукой мученической.

Извлечением керна особенно интересовался Камиль, потому что прочитал книгу, которую дал ему Кадермат-абый. Разведчики берут керн через каждые сто — двести метров. В это время мастер ни на шаг не отходит от буровой, поджидая, будто кошка мышку, образец подземной породы. Без разрешения буровики даже пальцем не могут дотронуться до грунта.

В первые дни работы Камиля из скважины выходила какая-то глина зеленовато-коричневого оттенка. Называлась она осадками кайнозойской эры. Их возраст, оказывается, больше одного миллиона лет. В то время поверхность земли была будто бы покрыта водой, а в водорослях жили водяные животные. Потом керн взяли с новой глубины. Камиль увидел, что порода приняла светло-желтый цвет и стала каменеть. «А эта порода, братец, еще древней, — сказал Кадермат, заметив интерес паренька. — Мезозойская эра». По словам Кадермата-абый, слой состоит из мела и извести, образованных водорослями, ракушками и останками других простейших организмов. А возраст пласта удивительный — более сорока миллионов лет!

Песок, известняк, мел, глинистый песок, песчаная глина — Камиль словно заглянул в глубь времени, в обширные мертвые залы подземного царства. И вот сегодня он знакомится с древнейшей палеозойской эрой. Эта эра, оказывается, делится на несколько периодов — пермский, угольный, девонский, силурийский, кембрийский — язык сломаешь!

Бригаде нужно добраться до отложений девонского периода, где и ждет их клад. Эта порода, как говорили буровики, одна из самых старых, ей за пятьдесят миллионов. Но, видать, девонские пласты тоже разные бывают, не в каждом из них нефть. И вот, начиная с тысячи метров, скважина наклонно пошла куда-то в сторону, в поисках нефтяного слоя.

Вахта за вахтой буровики поднимали наверх образцы, и Камиль в эти дни понял, как нелегко достается нефтяникам их хлеб. Люди вконец, измотались, развинчивая и соединяя трубы, без конца меняя долото. Первым в эту смену, к концу которой на буровую приехал Зубаиров с главным геологом, устал Геннадий Еланский — начал ронять ключи. Да, это тебе не с гирями забавляться! Затем ослаб верховой Миргазиян — у него стали вырываться, из крючка трубы, поднятые из-под земли. Камиль часто оборачивался, с нетерпением ожидая подхода новой вахты. Поднося трубы, он даже поскользнулся и растянулся на мокром полу буровой.