Шамиль Бикчурин - Твердая порода

Только самый старший по возрасту Кадермат, нефтяник довоенной стахановской закалки, прямо стоял за пультом управления. Его железные руки беспрестанно двигались у рычагов, ноги то резко, то плавно нажимали на педали. Руководитель вахты внимательно наблюдал за показаниями приборов и присматривал за работой буровиков. Нельзя останавливаться ни на минуту, иначе в освобожденную от труб пустоту может обвалиться порода и закупорить скважину. Это была реальная угроза.

Из недр земли со свистом вытаскивалась труба за трубой, на платформе внутри вышки выстраивались длинные «свечи». Наконец показался турбобур, а вслед за ним появилось и долото, грызущее все, что ни попадет ему на зуб. Взялись рассматривать породу — ни дать ни взять гладкий стакан молочного цвета.

— Вот, братец, это и есть доломит, — сказал Кадермат, сунув Камилю маленький камешек. Доломит в пальцах Камиля заискрил гранями. Камиль стукнул по камешку молотком — никакого результата, черкнул по стеклышку — осталась тонкая белая риска. Оказывается, доломит тверже самого твердого кремня, крепче самого крепкого гранита!

— Фью-ю! — свистнул Камиль. — Как же бур берет такую твердую породу?

— А ему что? — задумчиво сказал Кадермат, разглядывая камень. — Он вместе с людьми это делает…

Зубаиров и геолог тоже вертели в руках образцы породы, подносили близко к глазам.

— Крепкий орешек, — уважительно заметил геолог.

— Да, нашла коса на камень, — подтвердил Зубаиров, но ему хотелось подвести разговор к нефти. — Ну, говорите, будет ли нефть?

— Вероятность возрастает, — осторожно сказал геолог и поднял камешек вверх, будто пытаясь разглядеть сквозь него солнце. — О чем говорит этот керн? Во-первых, девонская кора поднимается выше. Значит, ближе и продуктивный горизонт. Во-вторых, вот смотри — доломит последовательно переходит на песчаник. А песчаник — это пропитанный нефтью камень…

Камиль чутко прислушивался к разговору. Да, и здесь нет нефти, только доломит. Видно, это они нарочно, чтобы успокоить буровиков… Эх, наступит ли для Камиля его день, увидит ли он черный упругий фонтан?!

Когда дали наряд на бурение наклонной скважины, разведчики не поняли его. Ладно, пускай они в тот раз заблудились, ушли в сторону и за это их честили почем зря. Но почему же теперь сами геологи решили бурить с еще большим отклонением? Не отдаляются ли они все дальше и дальше от нефти?

Сам Зубаиров тут не все понимал и не мог развеять сомнений буровиков. Сегодня он решил окончательно прояснить это для себя и своих, людей.

— Буровики хотят услышать это именно от вас! — заявил он главному геологу конторы.

— Пожалуйста!

Зубаиров распорядился приостановить бурение и даже вызвать с верха Миргазияна.

— Значит, вы сомневаетесь в наличии тут нефти? — спросил главный геолог, когда буровики собрались. — Но верите в эту наклонную скважину? Сознаюсь, что и между нами тоже споров было немало. Больше скажу — администрация объявила нам настоящую войну. Честно признаться, мы, геологи, кажется, взяли на себя чрезмерную ответственность. Спрашиваете, почему начали бурить в сторону центра? Логика заставила. Подумайте сами: теоретические предпосылки, результаты геофизических исследований, показания приборов, анализ кернов — все противоречиво, неопределенно, так что очень и очень вероятно, что мы заложили первую скважину на перемычке между двумя близкими друг к другу нефтяными источниками. Это было бы очень интересным явлением! Понимаете? Если мы теперь вот этой наклонной скважиной набредем на нефть, значит, откроем совсем новую нефтяную площадь! А мы крепко надеемся, что рядом с Ромашкинским располагается другое, столь же богатое месторождение! — Он подчеркнул интонацией слово «месторождение».

— Ого! — обрадовались буровики. — Значит, мы можем стать его открывателями?

— Да, ребята, — подтвердил геолог. — Давайте постараемся, найдем вместе нефть!

— Если так, то мы ее достанем! — заявил Кадермат и скупо улыбнулся: — Хоть из-под земли…

Когда пришла повестка о призыве в армию сына, Галлям-абзый задумал проводить свое единственное чадо с помпой. В тот же день он зарезал годовалого теленка, оставленного было на племя, демонстративно пронес через все село на спине ящик, в котором водочные бутылки вели свой тонкий разговор.

Дома, продегустировав одну из бутылок, Галлям-абзый открыл сундук, раскопал в нем отрез, давно купленный сыну на костюм, завернул его в газету и, слегка пошатываясь, направился на верхний конец села к Сабирзяну-трясуну.

Да, сын получил повестку в армию, а у него нет даже приличного костюма, чтоб показаться на людях. Не успел сшить Галлям, никак не выбрал времени, совсем замотали колхозные дела. Да, рано ушла из жизни хозяйка его дома, тихая, безответная Минлебика… И пусть хоть в последние дни парень покрасуется в настоящем костюме! Тем более что в армию он идет вместе с Камилем, сыном Сабирзяна. И пускай все село увидит, чей сын идет служить. Галляма сын! Говорите, что хотите, но до этого Галлям не подводил своего сына и сейчас не подведет!..

Галлям открыл тесовые ворота, но на него накинулась собака. Председатель ногой отшвырнул ее, взошел на крыльцо. И так всегда дрожащий, будто от хронического страха, Сабирзян, увидев в своем доме изрядно подвыпившего Галляма, совсем струсил. Он поспешно стал убирать отрезы со стола, спрятал большие портняжные ножницы.

— Проходи, проходи, Галлямутдин-ровесник, — проговорил он охрипшим вдруг голосом.

Галлям прошел к столу прямо в грязных сапогах, бросил сверток Сабирзяну.

— Даю тебе два дня сроку! — грубо сказал он. — Или ты за это время сошьешь моему сыну костюм, или я отправлю тебя туда, откуда еще никто не возвращался.

Сабирзян торопливо взял в руки сверток. Лихорадочно трясясь, спросил:

— Ты что, одногодок, женить, что ли, сына собираешься?

— Женить! В солдаты провожаю, в солдаты, понял? Вместе с твоим сыном!

— Там ведь вроде одевают?

Галлям выдернул сверток у Сабирзяна и кинул его на швейную машинку.

— Это знаем только мы, те, кто был в солдатах, понял? А ты не расспрашивай, начинай шить, и все!

Сабирзян хорошо знал привычки сумасброда Галляма, поэтому возражать не посмел, дрожащими руками стал разворачивать сверток. Ощупал черную, отливающую синевой ткань. До этого ему никогда не приходилось шить костюма из такого дорогого материала.

— Вот ты, ровесник, говоришь сшить за два дня… А ты хоть знаешь, что это за материал? Это называется бостон! Бостон! Столичная вещь!

Сабирзян хотел знанием своего дела поставить себя вровень с этим сумасшедшим Галлямом, но тот и ухом не повел:

— Ну и что? И очень хорошо! Галлямовы и должны носить такое! — Он взялся за ручку двери. — Вот так, Сабирзян! Наш род испокон веку давал солдат, а ты пока провожаешь первого!