Франц Таурин - На Лене-реке

Вчера вечером в заводском клубе шел новый фильм. Она была в кино с Федей. Они не в первый раз ходили вместе в кино. И ничего особенного в этот вечер не случилось. Они и разговаривали между собой меньше, чем обычно. Федя, всегда такой оживленный, даже шумливый, был весь вечер задумчив и молчалив. И ни разу не назвал ее чернобровой. Во время сеанса Саргылана повернулась к Феде и смутилась. Федя смотрел на нее. Вряд ли он видел, а если и видел, то вряд ли понимал, что происходит на экране. Как хорошо, что в полутьме зала никто — главное Федя — не мог разглядеть яркого румянца, выступившего на щеках Саргыланы. Больше она ни разу не решилась взглянуть на него и до конца сеанса, не отрываясь, усердно смотрела картину.

Когда сеанс окончился, Саргылана встала и, все еще не оглядываясь, медленно пошла к выходу со спокойным, почти строгим выражением лица.

— Я провожу тебя, Лана? — спросил Федя, когда они вышли из клуба.

Так он ее никогда еще не называл, да и произнес он это имя как-то особенно — ласково и несмело.

— Ну конечно, — весело ответила Саргылана и взглянула на него смеющимися глазами.

Федя осторожно взял ее под руку, но она вырвалась и, задорно бросив ему через плечо: «Если догонишь», — со звонким смехом побежала вперед.

Федя догнал ее уже за углом в переулке. Она сама взяла его за руку, и смеющиеся, запыхавшиеся, они быстро дошли до ее дома. Федя, конечно, хотел постоять у крыльца, он так много собирался ей сказать, хотя неизвестно, удалось ли бы ему это, — в такие минуты, как назло, вся смелость куда-то исчезает и язык словно присыхает к гортани. Но сегодня его смелость не подверглась испытанию. Саргылана крепко пожала ему руку, очень тепло сказала:

— До свидания, Федя! — и скрылась за гулко хлопнувшей дверью.

Егор Иванович еще не спал. Он заметил сияющее лицо Саргыланы.

— Весело было в клубе? — спросил он.

— Да, картина очень интересная. — Не совсем впопад ответила Саргылана и прошла в свою комнату. Егор Иванович услышал, как она, напевая, принялась взбивать подушки.

Уснула она не сразу.

Вот и все. Судите сами, произошло ли вчера вечером что-либо особенное и почему сегодня утром так много солнца в душе Саргыланы.

«Беда одна не приходит», — была такая пословица. А вот о радости не сложили. Видно, не так много радости было у людей раньше. А вот у Саргыланы радость пришла на радость…

Вечером, в то самое время, когда Саргылана и Федя смотрели в клубе кино, в кабинете директора происходил немаловажный для них разговор.

Таня пришла с предложением послать одного или двух молодых рабочих в Москву — изучить опыт новаторов на передовых предприятиях. Андрею мысль понравилась. Позвонили в горком Котлову. Тот одобрил и пообещал через полчаса сообщить мнение горкома.

— С Василием Егорычем хочет посоветоваться, — подмигнул Андрей Тане.

— Василий Егорович нас поддержит, — уверенно сказала Таня.

— Безусловно.

Через полчаса Еремеев сам позвонил на завод.

— Ну, беспокойный народ, — начал он шутливо, — опять с предложениями. Одни хлопоты с вами.

— Все в порядке, старик поддерживает, — шепнул Андрей Тане, зажав трубку рукой, а потом весело ответил Еремееву:

— Вы только разрешите, Василий Егорович, а уж мы организуем сами.

— Сами, — повторил Еремеев. — Нет, товарищ директор, придется и нам этим делом заняться. Дело стоящее. Пошлем не одного вашего человека, а целую группу с основных предприятий города и из ученых мужей кого-нибудь. Вы кого наметили?

— Мы думаем послать двоих, — начал Андрей.

— Двоих много, — перебил Еремеев, — а одного в самый раз. Посоветуйтесь, завтра сообщите кандидатуру в горком. За хорошую инициативу спасибо.

— Одного, — повторил Андрей, когда Еремеев положил трубку, — одного еще труднее подобрать, чем двоих.

И вот тогда Таня и сказала:

— Знаете что, Андрей Николаевич? Давайте пошлем Саргылану Ынныхарову.

Несколько дней Саргылана ходила сама не своя.

— Ног под собой не чует, — говорила Таня, внимательно наблюдая за девушкой.

Мысль о предстоящей поездке заполнила все существо Саргыланы, вытеснила все остальные переживания. Даже радостное чувство от последней встречи с Федей потускнело, перестало восприниматься как что-то исключительное. Правда, когда Саргылана узнала, что ее посылают в Москву, она подумала: «Чудесно бы поехать вместе с Федей, но это уж было б счастье через край».

— Иногда мне кажется, что все это хороший радостный сон, и я боюсь проснуться, — говорила она подругам, мечтательно улыбаясь.

Подруги смеялись и щипали ее.

Наконец стал известен и день отъезда — десятое мая.

Вскоре после майских праздников Таня сказала Саргылане:

— Завтра вечером тебе нужно быть в горкоме. Собирают стахановцев, которые поедут в Москву.

Наконец прошел и этот день, хотя он, как и все дни за последнее время, тянулся неимоверно долго. Федя проводил Саргылану.

— Ты меня встречай вечером. Расскажу тебе все.

Просторный зал заседаний был почти полон.

«Неужели нас так много поедет в Москву?» — изумилась Саргылана.

Но Андрей, заметив ее удивленное лицо, пояснил:

— Эти люди пришли вас проводить. Поедет всего семь человек. Шесть рабочих и руководитель вашей делегации. Видишь, сидит около стола, полный, в очках?

Саргылана взглянула и поразилась. Это был тот самый человек в золотых очках, который разговаривал в цехе с Федей и так пристально посмотрел на нее.

— Иннокентий Аммосович Джерготов, — сказал Андрей Саргылане. — Кандидат экономических наук.

Саргылана снова посмотрела на Джерготова, но уже весьма почтительно. Ученый-якут? Она-то понимала, что это значит! Отец ей рассказывал, что во времена его молодости во всем улусе, из конца в конец которого добрых два дня пути на быстрых оленях, было двое грамотных: писарь и поп. Поп был русский, а на писаря смотрели как на чудо. Подумать, якут и — грамотный!

Занятая этими мыслями, Саргылана не заметила, как в комнату вошел невысокий седой человек и, коротко поздоровавшись, прошел к столу на председательское место.

— Товарищи, прошу поближе, — пригласил Еремеев, указывая на стол, за которым сидел Джерготов.

Несколько человек встали с мест в разных концах зала и прошли к столу.

— Не смущайся, Саргылана, иди, — сказал Андрей, видя, как нерешительно она поднялась с места.

— Проходи, девушка, проходи, — ласково сказал Еремеев, заметив ее смущение.

— Пожалуйста, — сказал и Джерготов, приглашая Саргылану на свободное место рядом с собой.

«Где-то я видел эту мордашку, — подумал он, внимательно оглядывая Саргылану. — Ах, да… на заводе… она была в рабочем халате…»

Но тут Иннокентий Аммосович заметил, что Еремеев смотрит на него, и, поспешно согнав улыбку с пухлого лица, сделался серьезен.