Франц Таурин - На Лене-реке

— Не сбегу, — засмеялся Андрей, — мне ваш совет нужен, затем и пришел.

— Коли за советом, это хорошо, — уже серьезно сказала пожилая работница. — В вашем цехе начин, в нашем конец — делу венец, а дело одно у нас с вами, так что посоветоваться есть о чем.

Андрей обошел несколько верстаков, поговорил с рабочими. Лучшим закройщиком на заводе считался Калугин, поэтому Андрея особенно интересовало его мнение.

Калугин, высокий, широкой кости человек, с умным энергичным лицом, на котором выделялись большой прямой нос и крепкий подбородок, работал за крайним слева верстаком. Он поздоровался с Андреем, не отрываясь от работы, но вопросы его выслушал очень внимательно.

Ответил он не сразу. Но когда заговорил, по самому тону его неторопливого и спокойного ответа Андрей почувствовал, что этот человек слов на ветер не бросает.

— Это вы правильно сделали, что к закройщикам зашли, — сказал Калугин, укладывая лекало на кожу. Плавным, четким движением, не отрывая ножа, одним росчерком, он выкроил голенище. Отложил лекало в сторону, сложил выкроенное голенище вдвое, провел пальцами но сгибу, затем осмотрел выкроенную деталь с лица и бахтармы и положил ее в стопку слева от себя.

Андрей залюбовался его четкими размеренными движениями.

— Очень правильно, — повторил Калугин, выкраивая следующее голенище. — Есть у нас такая беда, что каждый мастер только о своем участке думает, а ведь сапог-то всем заводом делаем. Вам без нас не сделать и нам без вас тоже. Что нам от вашего цеха требуется? Вам, наверно, и остальные закройщики так же сказали, это чтобы не рывками вы работали, а равномерно. А то что получается, — Калугин скупо улыбнулся, — полмесяца постимся, можно сказать, впроголодь живом, а потом — в два горла не осилишь. Ну и торопимся, глотаем нежеваное. А делу от этого вред. И у вас в цехе то же: как гонка к концу месяца начинается, так качество не спрашивай. Вот вы, для начала, добейтесь, чтобы этого не было.

— Вполне с вами согласен, товарищ Калугин, — сказал Андрей, — большое вам спасибо за совет.

Производственное совещание назначили в отделочном цехе. Штабеля высушенных кож потеснили к стенам, а на освободившемся месте поставили скамьи. Кому не хватило места, расположились на верстаках и подоконниках.

Доклад Андрея был похож на отчетные доклады директора завода. Планы, цифры, проценты. А цифры за последний месяц были не так уж плохи — план выполнен, и многие рабочие, сначала очень внимательно слушавшие доклад, начали переговариваться между собой.

Андрей досадовал на себя, что не так начал, не про то говорит и не может доходчиво объяснить главное.

«Не сумел взять быка за рога», — подумал он, поймав чей-то скучающий взгляд.

Насторожившийся сначала Чебутыркин, услышав от докладчика утешительные цифры, успокоился и даже приосанился.

Торжествующий вид Чебутыркина словно подстегнул Андрея, нужные слова сразу нашлись. Андрей отодвинул в сторону таблицы и сводки и без всякого перехода, неожиданно для слушателей сказал:

— Но, хотя, товарищи, план цехом и выполнен, хорошей нашу работу назвать нельзя.

— Это почему же? — вызывающе бросил развалившийся на верстаке Мишка Седельников.

— Почему? — Андрей остановился и внимательно посмотрел на самодовольное круглое Мишкино лицо. — А вот почему. Как мы план выполняем? Закройщики так про нас говорят: у кожевников свой график — в первой декаде спячка, во второй — раскачка, а в третьей — горячка. Сами работаем рывками и обувщикам работу срываем. А качество какое даем под конец месяца?

Теперь все слушали внимательно. Андрей заметил одобрительные взгляды Парамонова и сидевшего рядом с ним пожилого рабочего-якута.

— Почему мы в начале месяца, работая без штурмовщины, не можем осилить план? Давайте разберемся. Скажите, почему вы в прошлом месяце четырнадцать раз не выполнили своей дневной нормы? — в упор спросил Андрей беспокойно заерзавшего Седельникова. — В одной бригаде с вами работает Семен Корнеич Колотухин, он дает каждый день полторы нормы. А ведь по возрасту он, без малого, в деды вам годится!

— Он стахановец, — протянул Мишка, — премированный. Не нам чета. С него портреты в газетах печатают.

— Заслужи, и тебя напечатают, — строго сказал перезольщик Сычев. — А пока не за что.

— Теперь поговорим о соревновании, — продолжал Андрей. — Социалистические договоры на машинке отпечатаны, и только подпись на бумажке живая. А если бы не разные подписи, так можно подумать, что один человек все эти обязательства принимал.

— Так ведь суть-то у всех одна, — возразил кто-то, Андрей как бы не заметил возражения.

— Вот послушайте сами, — он вынул из папки несколько договоров и начал читать:

«Я, рабочий кожцеха Митраченко, включаясь в социалистическое соревнование, принимаю на себя следующие социалистические обязательства:

Первое: выполнить норму на сто двадцать процентов. Второе: соблюдать трудовую дисциплину. Третье: посещать все собрания и своевременно платить членские взносы.

Затем Андрей зачитал договоры Колотухина и Сычева. Они тоже обязывались норму выполнить на сто двадцать процентов.

— Еще таких договоров, — заглянул Андрей в папку, — здесь с полсотни наберется.

Раздался смех, а перезольщик Сычев, сокрушенно крякнув, махнул рукой. Андрей, взглянув на него, тоже не мог не улыбнуться.

— Вот видите, что получается. Нет души. Кто-то сочинил, напечатал, а товарищи только руку приложили. И даже процент-то почти у всех один, как под диктовку писали. И выходит занятно: сейчас Сычев и Колотухин больше полутора норм дают, а обязательства берут выполнять на сто двадцать. Как же это, Федор Иванович? — обратился Андрей к окончательно помрачневшему Сычеву. — Выходит, включаясь в соревнование, обязался ты работать хуже и подписью своей это удостоверил. Как же так?

— Неладно получилось, сам вижу, — угрюмо произнес Сычев. — Конечно, работаем мы не так, как тут записано, а много лучше. Я за месяц сто семьдесят процентов нормы дал. Ну, а договора такие, действительно, одна формальность. Перевод бумаги.

— Отметил я, товарищи, что мне бросилось в глаза как новому человеку. Вы работу лучше меня знаете. Прошу вас говорить о всех недостатках без утайки. Это нужно, чтобы выправить работу, — закончил свой доклад Андрей.

Чебутыркин выступил первым. Он пытался оправдаться, завел разговор об особых трудностях, вытекающих из отдаленности завода от центра и плохого технического снабжения. В конце речи он выразил надежду, что, ознакомившись подробно «с нашими условиями, недостатками, недохватками», новый начальник «сменит свое суждение» и «не будет так их винить».