Сулейман Рагимов - Сачлы

— Прочти мне, Ситара, только тихонько… Мехпара, а ты иди домой да корзинку прихвати.

Ситара начала медленно читать письмо. Нанагыз была потрясена. Подняв к лицу руку, ногтями оцарапала до крови правую щеку. Прохрипела:

— Да разверзнется твоя могила, Халил! Оставил меня одну, ушел, и вот что теперь получается!..

Выхватив из рук Ситары письмо, вошла во двор, затем в дом.

На Ризвана будто не обратила внимания. Подошла к большому увеличенному портрету Рухсары, долго смотрела на две длинные косы, лежавшие на груди дочери. Пальцы Нанагыз разжались, письмо упало на стол.

— Не верю! Моя дочь не ослушается матери… Не верю!.. Не могу поверить!..

Подавшись вперед, приблизила лицо к портрету. Протянула руку, погладила его.

— Моя дочь никогда не отрежет своих волос!.. Она мне обещала… Рухсара любит свою мать…

Нанагыз приблизилась к Ризвану, долго смотрела ему в глаза. Наконец спросила:

— Ты называл меня матерью?

— Называл…

— Я называла тебя сыном?

— Называли.

— Так слушай меня, сынок… — Нанагыз ударила себя рукой по груди. — Моя дочь пила молоко вот из этой груди, поэтому будь спокоен… Кроме того, сынок, не забывай: на свете немало людей, которые способны оклеветать невинного…

Ризван потупил глаза.

— А если все это правда, что тогда?

— Нет! Такого не может быть. Вскормленное моим молоком дитя не способно на дурные поступки. Конечно, у молодых головы горячие… Однако ты, сынок, возьми себя в руки, слышишь?

Ризван невесело покачал головой:

— Легко сказать — возьми себя в руки. А как это сделать?!

— Слушай меня. Я немедленно еду к ней, найду ее, будь она хоть на другом конце света. Если увижу, что Рухсара действительно отрезала косы, значит, все, что написано в этом письме, правда. Понял?

Нанагыз не могла успокоиться:

— Моя дочь не такая, как некоторые… Она не посмеет обрезать своих кос без моего разрешения!

— Ну, а вдруг… — Нанагыз жестом руки прервала Ризвана:

— Тогда она мне не дочь! Слышишь?! Она мне не дочь! Нанагыз повернулась и направилась в дом. — Повторяю, если она отрезала свои косы, значит, все, что написали в письме, правда!.. Я говорила ей: «Если про тебя скажут плохое или ты отрежешь свои волосы, считай меня мертвой!» Может, она захотела моей смерти?.. Неужели она отрезала волосы, которые я восемнадцать лет холила, расчесывала, целовала?! Не верю!.. Радость моя, детка, Рухсара! Ведь ты не способна на такое!..

Нанагыз быстро собралась в дорогу. Необходимые вещи положила в простенький чемоданчик, расцеловала детей, дала необходимые наставления Ситаре и Мехпаре, оставила деньги на хозяйство, объяснила им:

— Уезжаю к вашей сестре.

Едва калитка захлопнулась за ней, Ризван вошел в дом, быстро переоделся, надел темную шелковую косоворотку, подпоясался веревочным пояском с черными кистями, прихватил синий выцветший плащ и вышел на улицу вслед за Нанагыз.

Вечерело, когда на маленькой площади райцентра, у базара, остановился для короткой передышки автобус, курсировавший по маршруту Евлах — Горне. Из него вышли Ризван и Нанагыз. Вид у обоих был сумрачный, словно они в ссоре. Однако к центру городка пошли рядышком.

Навстречу им попался высокий, статный молодой человек в милицейской форме. Это был Хосров, Увидев незнакомых людей, задержал шаг.

Ризван обратился к нему:

— Извините, товарищ, не подскажете, где у вас здравотдел? Мы не здешние…

Хосров сразу насторожился, им овладело недоброе предчувствие. Он приблизился:

— А кто вам нужен? Здравствуйте, товарищи… Кто вам нужен из здравотдела?

Любопытство Хосрова не понравилось Ризвану.

— Нам нужно это учреждение. Мы спрашиваем вас, товарищ, о здравотделе. Где он находится? Если знаете, скажите нам. Нас интересует районный здравотдел. Ясно вам?

Хосров растерялся.

— Ну зачем же так грубо, товарищ? — сказал он мягко. — Спрос — не грех. Не обижайтесь. Идите, за мной, покажу…

Вскоре они остановились у больших распахнутых ворот. Хосров показал пальцем:

— Смотрите, вот он — здравотдел. Тут все: и здравотдел, и наша больница…

Ризван и Нанагыз вошли во двор. Пройдя немного, остановились, посмотрели по сторонам. Гюлейша Гюльмалиева увидела их из окна, спустилась во двор:

— Вам кто нужен, товарищ? Кого ищете? Ризван не ответил, отвел глаза в сторону, Нанагыз подошла к Гюлейше, представилась:

— Я мать Рухсары.

Гюлейша покосилась на Ризвана:

— А кто этот парень?

— Извините… Он мой сын…

— Значит, брат Рухсары?

— Нет.

— Кто же он все-таки?

Гюлейша недружелюбно смотрела на приезжих. «Кажется, выстрел мой попал в цель, — подумала она. — Письмо сделало свое дело». Нанагыз негромко сказала:

— Это Ризван, жених Рухсары.

— Жених!.. — Гюлейша сделала изумленные глаза. — У Рухсары есть жених?! Вы правду говорите?.. У этой девушки есть жених?! А мы думали… — Она не договорила.

Нанагыз смутилась, опустила голову, пробормотала:

— Не то чтобы жених… Но так про них говорили…

Гюлейша подошла ближе к Ризвану. Ей хотелось встретиться с ним глазами. Ризван же от стыда готов был провалиться сквозь землю.

— Здравствуйте, красавец! — Женщина развязно протянула Ризвану руку. Удивляюсь, как это вы вспомнили про свою невесту! — Она отвела лицо в сторону, буркнула: — Какое легкомыслие… — Опять взглянула на Ризвана: — Словом, вы приехали в гости к Рухсаре? Это замечательно! Однако ей немного нездоровится… — Гюлейша обернулась в сторону дома, закричала: — Эй, Рухсара!.. Слышишь, Рухсара?!. Ай, гыз!..

Никто не отозвался на ее зов.

Гюлейша задорно-игриво посмотрела на Ризвана, пояснила:

— На свое имя она не откликается. Попробуем по-другому… — Она закричала что было силы: — Сачлы!.. Эй, Сачлы!.. Эй, девушка!.. Эй, Сачлы!.. — Гюлейша, прищурившись, насмешливо уставилась в лицо Ризвана: — Правда, от кос ее осталось одно лишь воспоминание!.. Но прозвище у нее прежнее — Сачлы!.. Эй, Сачлы!..

Нанагыз показалось, что сердце ее вот-вот выскочит из груди.

Во двор вышла Рухсара, в темной трикотажной кофточке, голова ее была повязана белой косынкой. Увидев мать и Ризвана, опешила.

«Приехали! Зачем?! Зачем они здесь?! Как стыдно!»

Она стояла посреди двора, растерянная, с лицом белым как мел.

Гюлейша сказала ей:

— Иди, иди! Ай, гыз, иди же, твои приехали!.. — Женщина сделала жест в сторону Рухсары: — Вот она — Рухсара, пожалуйста!.. Наша Сачлы!..

Нанагыз, пошатываясь, сделала несколько шагов в сторону дочери. Поставила чемодан на землю. Протянула руку к затылку дочери, провела ладонью по спине, сверху вниз. И вдруг рухнула на землю, к ногам дочери. Рухсара нагнулась, подняла мать, повела в свою комнату.

Ночь опустилась на горы. В маленькой комнатушке Рухсары неярко горела керосиновая лампа. Нанагыз сидела на кровати, Ризван — у маленького столика, Рухсара — в углу. В комнате царило гробовое молчание. Незаметно промелькнула ночь. Когда за окном стало совсем светло, Ризван поднялся и вышел во двор. Прошел в конец двора, долго безучастно смотрел на цепи гор, окрашенные багрянцем. Он не заметил, когда Рухсара подошла к нему.