Виктор Пшеничников - Последние метры

Уж так повелось в этом доме-вагоне с первого дня, что он, лейтенант, создавал всюду шум, а бабушка глушила его, как глушит звук прокладка из губчатой резины: походя соединит створки буфета, закроет - чтобы зря не текло - кран, придвинет стулья.

Оба - и лейтенант Суворин, и «товарищ бабушка»,- живут в этом доме недавно. Бабушка поначалу написала внуку на заставу письмо:

«…Хочу повидать, и где-кось тебя посля учебы устроили? Чай, ни ухода за тобой, ни ласки какой. Искать тебя как? Разом про номер дома не пишешь…»

Он отослал на далекий Урал ответ:

«Приезжай, приласкай. Поживи у меня с недельку. Может, понравится. А найти меня просто: спроси заставу. Это и дом. Пограничные дома номеров не имеют».

Она приехала. Выбралась из «газика» ловко, колобком, будто всю жизнь ездила на военных машинах. Издали, от штакета перед казармой, оглядела встречающих, близоруко пытаясь определить, который из них - сплошь одинаковых, улыбчивых - ее, непутевый да необласканный.

Ей пояснили: нет сейчас лейтенанта на заставе, срочное дело у него на границе. Она осадила вмиг зардевшегося замполита:

- Как это нет? Как это нет? Должон быть. Родня едет, встречать полагается, сколько лет уж не виделись! С делами и обождать можно маленько…

А сердце так и подняло куда-то высоко-высоко, так и поджало сладкой гордостью-ликованием: ишь ты, какой занятой внучок, дело, гляди, у него!.. Порода! Характер…

Те, кто недалеко стоял и все слышал, заухмылялись: во бабуля дает, припечатала замполита на обе лопатки! Боевая старушенция…

Под улыбочки же заставских шутников бабушка сама, отказавшись от помощи, внесла в казарму две пухлые, большие, как стол, подушки, крепкую лозовую корзинку с откидывающейся крышкой. Шутники ждали, что будет дальше. А она, управившись со своими делами, вышла на крылечко, огляделась. Не зная, куда деть руки, не занятые работой, сказала просто:

- А солнца и вправду тут много.

И солдаты молча согласились, что да, здесь всего много: не только солнца, но и свирепых гроз, и снежных буранов, и камнепадов. Горы… Там и орлы вьют свои гнезда.

Потом, уже к вечеру, она увидела внука, поняла, что мудрено приласкать такого - большого да сильного. Он ей все маленьким виделся, голопузым да поцарапанным, в коротких, по щиколотку, штанах, отстающих от его стремительного роста.

Думала, на недельку и в самом деле, повидать только - и обратно, да загостилась, и вот уже четвертый месяц махала в письмах невесткам рукой: ну вас, поживете покуда там без меня, ничего с вами не случится…

Лейтенант, войдя тем веселым днем в канцелярию, первым делом увидел уральский подарок - белые тугие подушки, а за ними - бабушку.

Их будущий дом еще тянулся к небу стропилами, напоминающими ребра. Не был он и пришлепнут сверху серенькой кепочкой-шалашиком шиферной крыши, гуляли в нем пряные южные сквозняки, так что лейтенант пока ночевал у себя в канцелярии - в случае чего, и к заставе бежать не надо.

Войдя, увидев бабушку среди высоких подушек, улыбнулся. С тех пор отношения между ними шутливые.

- Товарищ бабушка, докладываю: нарушителей госграницы сегодня не обнаружено, контрольно-следовая полоса в полном порядке, дозорная тропа проходима - только что вернулся с проверки. Горы тоже стоят на месте.

Она, вытирая руки о непривычный, странный в этих местах передник, некоторое время с улыбкой, склонив голову набок, слушает, потом говорит:

- Ну, Сашок, ну. Айда-ка давай за стол.

Товарищ бабушка знает много ласковых слов. Но

сейчас ее внуку нужны другие - по лицу видно, устал, находился.

- Скидавай-ка одежу, сухое вот на…

От одежды сырым тянет, не домашним: выстудился, выветрился из нее по такой погоде домашний дух.

Всю неделю лили дожди, и лейтенант, заходя в сушилку, видел одну и ту же картину: гремучие, словно жесть плащи вперемежку с другими - тяжелыми и мокрыми, с острым запахом гор и йодистой влаги. Сапоги, к которым днем липла, как приклеивалась, вязкая грязь, казались замерзшими, съежившимися воронами.

Природа тоже порастеряла за последние дни свои сочные краски, притихла, как бы уснула. Раскидистый гранат, на ветру стукающий ветками у ворот казармы, стал мельхиоровым, дымчато-серым, зимним, и Суворин по-своему, как научился на горной границе, решал, что навалившиеся дожди вот-вот принесут с собой зиму. В ночи, когда шум дождя глушит собственные шаги, того и гляди объявится «гость».

Это перед бабушкой Суворин отчитывался бодро: «Дозорная тропа проходима, контрольно-следовая полоса в полном порядке…» На самом деле контрольно-следовую полосу размывало, и свободные от службы пограничники спешно восстанавливали ее, греясь на перекурах густо-заваренным горячим чаем. Стихия рушила, человек восстанавливал. Сизифов труд…

Лейтенант, видя недолговечность работы, на которую тратилось столько сил, старался казаться бодрым,- не для себя, для своих подопечных. Шутил, издалека завидев Марью Спиридоновну с плетеной корзинкой теплых творожных ватрушек для солдат:

- Сверяйте часы: двенадцать ноль-ноль. Домовая кухня прибыла.

Но к концу недели и он выглядел осунувшимся, уставшим. Сквозь гул в голове доносилось до его слуха монотонное, отяжелявшее веки, убаюкивающее слово: спать, спать, спать… Зарыться в бабушкины подушки и спать - безмятежно, долго, как в детстве…

Когда поужинав, лейтенант готовился лечь в постель, в горах опять с перекатами громыхнуло - не то от редкого в осеннюю пору грома, не то от обвала, и Суворин на слух пытался определить, где завалило дозор-ку. Мозг, этот сторож нашего тела, еще удерживал Суворина на зыбкой волне между явью и сном, еще руководил лейтенантом, подсказывая, что надо бы послать к месту завала солдат, и Суворин чуть слышно пришлепнул губами, как бы вслух соглашаясь: «Пошлю-ю»,

С этими мыслями он и заснул, не слыша ни тихих, воздушных шагов Марьи Спиридоновны, ни слившегося в единый звук шума дождя, ни даже внезапного, резкого среди ночи стука в дверь и голоса дежурного: «В ружье!»

Проснулся вдруг, через секунду, от чего-то тревожного, неспокойного. Сел на кровати, с хрустом потянулся. Не определить было: то ли ночь проспал, то ли прилег на секунду. По комнате, согнувшись, будто отыскивая что-то, ходила Марья Спиридоновна. Лейтенант окликнул:

- Чего тебе, ба?

- Саш,- ответила она почему-то шепотом,- тут солдатик к тебе прибегал. Ружье спрашивал. Да ты спи, спи, Сашок, я вынесу. Где оно?

- Какое ружье? Тревога!

…След обнаружили перед рассветом. Размытая их строчка - после дождя остались лишь углубления, вмятины - сначала уводила к поселку. Потом неожиданно повернула в горы.

- Петляет,- сказал Суворин.- Или потерял ориентиры и сбился, или хорошо знает горы. Кто обнаружил след?