Ирина Гуро - Арбатская излучина

— Пойдем, я тебе покажу кое-что, — Валя потянула его за руку, и они через коридорчик прошли в небольшую комнату, которая, несомненно, была ее, Валиной, комнатой, — он бы узнал это, даже если бы очутился здесь случайно. Ведь она ухитрялась даже в неказистую избу на кратком постое внести что-то свое.

— Ты за стол садись, под лампу… — настойчиво говорила она и, привстав на цыпочки, пыталась что-то достать с верхней полки стеллажей.

Он вскочил, чтобы помочь ей.

— Вон там, у стенки, большая коробка…

Когда он поставил ее на стол, Валя открыла крышку, и тонкий запах старой бумаги овеял их словно облаком воспоминания.

— Помнишь? — она достала пожелтевший любительский снимок. Он начисто забыл, где это их фотографировали. Только видно, что дело происходит зимой, на снегу у какой-то избы. Валя сидела на ящике от немецких гранат, у ее ног развалился Жора, лихо выпустив чуб из-под ушанки. А он, Иван, с каким-то отрешенным видом стоял подле… Боже мой, неужели это он? Такой молодой и вроде даже красивый! И вдруг вспомнилось: они же снимались перед тем, как группа покидала Скворцы, а они с Валей оставались… И в самом деле так, потому что оказалась еще одна фотография, на которой они уже все вместе, с Жокеем во главе, — это все тогда же…

— А вот это — потом, впрочем уж не так интересно! — она отбросила какие-то карточки, стала искать другие…

— Вот последний снимок сына, из экспедиции прислал…

Иван Петрович увидел второе, пожалуй, улучшенное издание Юрия Чурина. Сын не был похож на того Чурина, которого Иван знал молодым, а почему-то — на сегодняшнего, только с поправкой на возраст.

Валя что-то еще хотела найти, но в это время в дверь без стука кто-то вошел. Сильный свет настольной лампы падал на стол, оставляя углы комнаты в тени, и он сразу не рассмотрел вошедшую. Только одну секунду в глазах его стояла тонкая женская фигура, и тотчас он, словно внезапно прозрев, увидел Валю… Валю того времени.

Позже, жадно и бесцеремонно рассматривая девушку, он с каким-то ревнивым чувством отметил, что, собственно, кроме разлетающихся волос и серых глаз, и то не с Валиным, а чуть хмурым, каким-то затаенным выражением, у дочки Таси не было сходства с матерью. И все же он не мог отрешиться от того первого впечатления, когда она вошла: без стука, внезапно. Как входит прошлое.

Не дожидаясь разъезда гостей и не прощаясь, незаметно в общей сутолоке, Иван Петрович покинул дачу, решив уехать электричкой.

До станции было неблизко. Он с удовольствием шел сначала по дороге, потом — через лес. В лесу было совсем темно, небо сплошь затянуло тучами, и ветер шумел по верхам деревьев, поднималась настоящая буря, скрипело, ухало, трещало вокруг, порывы ветра спускались все ниже, полетели листья, как осенью. Наконец сверкнуло и загремело раскатисто, отдаваясь особенно гулко в лесу, как бывает перед дождем. Первые крупные капли шлепнулись на землю, пробив листву. Когда он вышел к станции, ливень обрушился на него, и Дробитько обрадовался, что захватил плащ-палатку.

И все время, пока он ехал, толстые струи хлестали окна вагона, и будто с ними струилось и струилось, утекало из памяти все, что было и говорилось на даче, а оставались только слова, сказанные ею и им.

Домой он добрался после полуночи. Сонный Генка сказал, что звонила бригадирша: на участке залило цветочное поле, и Ивану Петровичу завтра надо сверхурочно выйти на работу.

Почему-то Дробитько это известие нисколько не огорчило, ему хотелось что-то делать, двигаться, какого черта внушают ему, что он совсем больной, — он еще поживет!

И только тут он вспомнил, что с Юрием они так и не поговорили.

«Главное, чтобы комар носу не подточил», — раздумывал Чурин. Как именно это сделать, он еще не знал, но был уверен, что и это ему удастся. Нельзя сказать, чтобы ему все в жизни удавалось. Бывали и срывы, конечно, бывали. Как же без них? Но все же линия жизни шла вверх.

И это Чурин приписывал исключительно своему инициативному, энергичному, «фонтанирующему» характеру. Созвучному эпохе, потому что рефлектирующие, ненужно все осложняющие личности не могут идти в ногу со временем. А он может. Он-то? Еще бы!

Не обладай он таким зарядом энергии, черта с два склонил бы он Ковригина на «программу-минимум», на вполне приемлемый стандарт «малой архитектуры» на бульварах. Именно стандарт. Сейчас время стандартов. А не беспредметных претензий.

Если отвлечься от деловых мыслей и вернуться к тому, о чем он начал размышлять, глубоко личному… Имеет же он право на это личное. В этом у него и сомнений не появлялось. Было, правда, здесь одно щекотливое обстоятельство, слегка царапавшее Юрия Николаевича: Светлана — дочка Макаровой!

Но это только на первых порах. И уже никак не сейчас, когда дело зашло так далеко. И то сказать: не девочка же она — Светлана неудачно вышла замуж. Ясно, что неудачно. Что может дать в жизни такой женщине малооплачиваемый, неперспективный техник, которого, наверное, до седых волос будут звать Костиком! А Светлана…

При одном ее имени, так ей подходившем, — все в ней было светло и как бы искрилось! — он чувствовал в себе прилив сил, словно сбрасывал добрых полтора десятка лет с плеч… И таким счастьем было ощутить себя снова молодым, легким, удачливым!

Правда, он и раньше, да и никогда, пожалуй, не мог себя причислить к тому чуждому ему племени неудачников, которое немного презирал, потому что давно усвоил, что человек сам создает свое счастье. Хотя, может быть, трактовал эту истину по-своему.

Но со Светланой удавалось по-особенному, как будто ее свет падал на всю его жизнь. И делал ее легкой и как бы без теней.

В отношениях с ней он не задавался далеко идущими планами, как бывает только в молодости. Старые люди склонны поворачивать так и этак свои поступки, анализировать их и угрызаться сомнениями. А он был счастлив одними их встречами, которые организовал продуманно и надежно. Как раз так, чтоб комар носу не подточил.

Неторопливо и легко текли его мысли, пока он дожидался в маленьком кафе, в котором иногда они встречались. Кафе было малоосвоенное москвичами, в новом районе столицы. Он присмотрел его, когда занимался устройством здесь бульваров. В будущем тут, конечно, будет людно и шумно, как во всяком московском заведении такого рода, — потребление у нас — дай бог! — превышает предложение… И верно, еще долго будет так.

Но пока здесь можно было провести без помехи часок-другой. То, что ему было нужно как воздух. Что ободряло его, настраивало на высокую волну, а главное, черт возьми, — молодило! И еще один аспект тут присутствовал. Очень для него важный. У них со Светланой были ведь другие свидания. В отличной квартире, тоже в дальнем районе, где мудрено встретить знакомое лицо. Эту квартиру, это временное их пристанище, он выхватил прямо-таки чудом у выезжавшего на два года за границу инженера, обязанного ему, Юрию, по уши.