Борис Наконечный - Связчики

Потом я оформил коносамент в управлении порта, чтобы транспортировать вездеход морем. Нужно было поставить много подписей и печатей. Весь документ был в подписях и печатях, но все формальности заняли не очень много времени. На одном штампе написано: «Следует за весом грузоотправителя, на свой собственный страх и риск».

В кузове вездехода находилась уйма экспедиционного имущества: запасные катки, бочки, штативы, теодолиты, когти для подъема на деревья, мерные ленты, палатки, спальные мешки: два из них лежали сверху расстеленные, они были чистые. До тента, что закрывал кузов сверху, там оставалось совсем мало места. Вездеход грузили на палубу «Градеково» — этот корабль следовал в бухту Нагаева: нашу машину ждали на одном из участков севернее Магадана. С механиком-водителем ехала из Западной Сибири молодая жена. Они познакомились в прошлом сезоне, когда его вездеход переплыл Иртыш на виду у деревни и мы остановились ночевать в доме ее родителей; тогда она еще училась в школе; и здесь, в порту, в выцветшем ситцевом платье она была похожа на маленькую девочку. По правилам перевозок с машиной должен следовать только один сопровождающий, и он ее прятал где-то в кузове. Этот проворный парень никогда не впадал в панику. Он был веселый. Они оба были веселые. Солнце грело, платформа проезжала меж опор ног портового крана, мы прощались; шутя я высказал предположение, что валяться на мешках в дороге им сильно надоест, и поэтому по окончании путешествия, как только спустятся на твердую землю, самым большим будет желание: навек расстаться. С шутками они отплыли к Магадану. Я улетел с собакой в тот день в Охотск.

Два бурых пса лежали привязанные куском троса под гнилым бортом неперевернутой шлюпки.

Они были косматые. Ветер с моря пригибал длинную ость на спинах и загривках. Короткая палевая шерсть на тупых мордах была иссечена заросшими и свежими шрамами.

Оба вислоухих пса — недвижны, и оттого, что мех шевелился, казалось: им так же холодно, как зимой, когда в сильный мороз сечет еще и ветер. Плечи и грудь у них были сильно истерты. Между ними лежала туша нерпы. Она была наполовину съедена. Нерпа, наверное недавно, попала в невод вместе с селедкой. Домик базы партии стоял у самого берега — несколько дней не было видно, чтобы к собакам кто-нибудь подходил. Ночи шли короткие и белые, они не приносили сна. Собаки не поднимали голов от песка, глаза не смотрели никуда, даже на тушу, которая между ними валялась.

С моря тянулся туман.

Подальше в море его было меньше. У берега он становился гуще, плыл неоднородной серо-белой массой. Он перекатывался, лез в пойму реки, иногда и дальше, к горам. Клочья тумана отрывались, непрерывно изменяли свою форму. Он, тяжелый и влажный, холодил легкие. Галька, валуны, дома, брошенная шлюпка и серая с коричневым туша нерпы, — все было мокрое.

Фамилия начальника экспедиции — Сухоребрый. В Охотске мы разговаривали в его кабинете, я стоял. Это человек пожилой, полноватый и во время разговора шумно дышит. Когда пол-экспедиции летели на полевые работы одним самолетом, в Хабаровске, во время пересадки, начальник экспедиции отстал. Он пошел в медпункт авиапорта измерять давление — там его уложили и задержали; позже проговорился, что хотел бежать ночным рейсом, но в медпункте отобрали билет. Сперва никто не знал причины, по которой он отстал. Все в салоне смеялись, когда наш самолет поднялся в воздух и мы обнаружили, что нет начальника; они не выпускали его два дня. На полевой базе перед отправлением на участки работ Сухоребрый вызывал всех и знакомился с подготовкой к началу работ сам.

— Сколько у тебя человек? — начал он.

— Пока что — двое, — ответил я.

— Сколько месяцев работы на полуострове? — еще спросил он.

— Пять с половиной, по предписанию.

— Даты перебросок с пункта на пункт с начальником партии согласованы?

— Нет, — сказал я.

— Почему? — без удивления спросил он.

— Проектом предусмотрено применение вертолета, а по метеоусловиям района не меньше трети времени нелетная погода: туманы, — это значит сидеть и ждать…

Он слушал, и я опять продолжал:

— В хорошую погоду две машины не смогут перевозить все подразделения экспедиции сразу— придется еще ждать…

— Что тебе надо? — прервал он меня.

— Нужен другой транспорт.

— Вездеход там не пройдет! — с раздражением ответил он. — Аэрофотоснимки я видел…

Он приоткрыл рот, сморщил нос и провел короткими пальцами по губам.

— Да, — сразу согласился я, — на плато рельеф сглаженный и стланик невысокий, но от моря подъемы крутые, долины рек и больших ручьев покрыты лесом, но по ним можно продвигаться с вьючным транспортом. Можно делать переходы и в плохую погоду.

— Ты хочешь брать оленей?

— Хоть оленей, хоть лошадей. Аренда обойдется экспедиции недорого.

— А что говорит начальник партии? — вдруг спросил Сухоребрый.

— Начальник партии сказал: «Зачем тебе нужны эти коняки?» — рассмеялся я.

— Может, он правильно думает? Раньше никто из нас в этом районе не работал!.. Они с голоду подохнут.

— Здесь, в Охотске, есть дед шкипер, он не раз плавал к полуострову. Он говорит, что через дней десять в поймах речек трава появится… Мы бы смогли передвигаться по долинам, а к сигналам подниматься с теодолитом и маленькой палаткой. Вертолет нужен будет раз в месяц или полтора — привезти продукты, изыскатели якутских предприятий в этих местах используют вьючный транспорт…

— Ну хорошо, — сказал Сухоребрый недовольно. — Арендуй, если уговоришь начальника партии. Смотри, чтобы они не подохли…

— Ладно, — сказал я.

Нужно было попробовать арендовать оленей. Испросив разрешения, я вылетел самолетом в противоположную от Охотского моря сторону: вверх по реке Охоте, в поселок Арку. Но всех рабочих оленей там арендовали другие экспедиции, еще три месяца назад, и с оленями ушли проводники. Они заранее повели связки в Якутию, куда-то к вершине Индигирки. До начала сезона им нужно было пройти шестьсот километров. В селении Арка солнце садилось в полночь за гору на той стороне реки Охоты. Через полчаса небо опять светлело: шла середина июня. Течение здесь было стремительное, среди ночи воронки на воде, плавник в уловах и другой берег Охоты были видны очень хорошо. На следующий день я возвратился в Охотск.

Нам нужно было четыре или три лошади, никак не меньше трех. Мы арендовали их на рыбном комбинате поселка Иня. И это хорошо: Иня ближний к полуострову поселок. Когда начальник партии сообщил по радиостанции, что рыбный комбинат дает в аренду лошадей и вьючные седла, я обрадовался, но радость была преждевременной: нам дали всего двух лошадей.