Аркадий Инин - Вот и лето прошло...

И первая выставила на стол склянку.

— Малина. Лучшее средство от простуды.

— Молоко и сода, — добавила свои дары Женя. — На ночь, от кашля.

— Настойка подорожника. Мама прислала. От всего! — заявила Милочка.

— И поставим банки, — заключила медсестра Люся.

— Банки? — дрогнул Фролов.

— А как же! — сурово подтвердила Лаптева и огляделась. — Но первым делом драим палубу. Девоч-ки-и!..

Через полчаса комнату было не узнать — она вновь сверкала чистотой и порядком. Фролов восседал в белоснежных простынях, с заботливо подложенными под спину белоснежными подушками, и даже повязка на его шее была новая, тоже белоснежная.

Стол придвинули к кровати, вокруг стола сидели девушки, ловившие каждый его взгляд и каждое движение руки. Фролов пил чай из блюдечка и по праву чувствовал себя султаном.

— Ну как? — поинтересовалась Лаптева. — Хорошо?

— Хорошо! Ага, очень! — растроганно забормотал он. — Спасибо… товарищи… девушки… дорогие вы мои девчонки!

Все были тоже растроганы и умильно глазели на пациента. А Милочка сообщила:

— Это еще не все. Еще — сладкий сюрприз!

Отворилась дверь, и вошла Вера. С пирогом на блюде.

Фролов взволнованно приподнялся на подушках.

— Вы?!

Вера молча смотрела на него. За нее ответила Лаптева:

— Она это, она. И пирог тоже ее — фирменный!

Вера так же молча приблизилась и поставила пирог на стол. Девушки принялись за дело: резали пирог, раскладывали ломти на тарелочках. А Вера через их головы, словно их и не было тут вовсе, не отрывая глаз от Фролова, спросила негромко:

— Виктор Петрович, как вы себя чувствуете?

Он отвечал так же — не замечая никого и ничего вокруг, словно они были наедине.

— Спасибо, Вера Николаевна, я чувствую себя хорошо.

— А ваше сердце? Не болит?

— Мое сердце не болит. Оно поет.

— Поет? О чем?

— О том, что… «Пусть и штормы и торосы, — верно ждет жена матроса!»

Девушки наконец услышали этот странный их разговор и притихли, глядя на Веру и Фролова. А те по-прежнему никого вокруг не замечали.

— Я никогда не слышала такую песню, — сказала Вера.

— Это хорошая песня, морская. Я давно ее не пел. И думал, уже никогда… Но вам я ее спою. Когда горло пройдет.

— Я буду ждать, поправляйтесь скорее. А может… может быть, вам еще что-нибудь нужно?

Лаптева не удержалась, влезла в их неземную беседу.

— Просите, Виктор Петрович! Просите что хотите — нынче ваш день!

— Да, — сказал Фролов. — Я попрошу.

Он выбрался из постели — в тельняшке, с замотанным горлом, в каких-то нелепых шароварах, босиком. Встал перед Верой, торжественный и смешной. И сказал:

— Я прошу… Вера Николаевна, я прошу вас: будьте моей женой!

И снова грянул Свадебный марш. Последний в нашей истории.

На весенние зеленые травы аллеи перед общежитием вышли жених и невеста — Фролов и Вера. Впервые его тельняшка скрылась под белой сорочкой, и он был затянут в костюм с галстуком, что отдавалось некоторым страданием на его счастливом лице. А она — в длинном платье невесты и с цветами в руках была красива той поздней, а впрочем, никогда не поздней красотой, которой женщина прекрасна, когда она любит и любима.

Рядом с Фроловым шел старый друг Илья Ефимович и очень веселился.

— Женишься, Витенька. Вот ты и женишься, солнце мое!

Фролов дернул шеей в ненавистном галстуке.

— Ты-то чего так радуешься?

— А вот увидишь, скоро сам увидишь — и тоже ой как обрадуешься! — обещал Илья Ефимович и смеялся еще веселей.

Веру сопровождали подруги во главе с Лизой Лаптевой. Неуемная Лаптева укоряла невесту:

— Дезертируешь, Верка! Кто ж нас, бедненьких, теперь замуж повыдаст?

— Я норму перевыполнила, насватала больше бабушки, — улыбалась Вера. — И всё. Нынче это отжившее явление.

— Я читала: электронную сваху изобрели, — сообщила Милочка.

— Вот, правильно, кибернетика, — кивнула Вера. — А я уж — на покой.

Свадебная процессия приблизилась к такси, увитым лентами. Друзья усаживались в две машины. Фролов распахнул дверцы третьей — для Веры. Она уже собиралась сесть… И вдруг увидела в толпе провожающих большие взволнованные глаза. На нее смотрела конопатенькая автокарщица Маша. Та, которой Вера столько раз виновато говорила «нет».

— Маша! Я же тебя ищу!

Вера бросилась к ней, утащила в сторонку и зашептала:

— Машенька, ты только не волнуйся, кажется, есть… Нет, я просто уверена, есть! Вчера письмо пришло из Сыктывкара. Это город такой — Сыктывкар…

Такси трижды посигналило, призывая невесту. Но Вера даже не обернулась.

— И знаешь, Машенька, он пишет всё — про тебя. Ну как будто всю жизнь тебя знает… Просто удивительно!

Вновь послышался нетерпеливый сигнал. Вера досадливо отмахнулась и сказала торопливо:

— Извини, Машенька, надо бежать. Но вечером покажу письмо, и мы поговорим…

— Вечером — твоя свадьба, — напомнила Маша.

— Ну и что? Что нам свадьба, когда такое серьезное дело!

Вера быстро обняла Машу и побежала к такси. Машина рванулась догонять две ушедшие вперед. Но Вера еще высунулась из окошка — чуть не до пояса — и закричала:

— Ты, главное, надейся! Слышишь, Машенька, ты надейся!

— Я надеюсь! — тихо сказала Маша.

И впервые улыбнулась.

А за ее спиной вслед уходящим махали остающиеся. Из всех окон всех пяти этажей общежития.

Солнечный зайчик согрел Темке глаза даже через прикрытые веки, и сколько он ни пытался веки сжимать, все равно пришлось просыпаться.

Темка открыл глаза с большой неохотой. Но потом совсем не пожалел, что он их открыл. Даже, наоборот, обрадовался. Потому что все вокруг было очень-очень солнечным. Солнечной была вся комната, солнечные зайчики танцевали на стенах, солнечные искры шустро перемигивались в зеленоватом стекле аквариума.

И настроение у Темки сразу стало таким же солнечно-радостным. Он сел на кровати, немного похлопал ресницами, чтобы привыкнуть к свету, и огляделся. Его маленькая комната была пуста. Темка спрыгнул с кровати и босиком пошлепал в соседнюю комнату.

Это была спальня. И там спали на тахте мама Галка и папа Андрей. Маме Галке, наверно, снилось что-то очень приятное, потому что она улыбалась во сне и смешно морщила нос. А что снилось папе Андрею, понять было нельзя: он спал на животе, обхватив руками подушку и уткнув в нее нос. Даже удивительно было, как он при этом мог дышать.