Аркадий Инин - Вот и лето прошло...

Так они и жили-были, друзья-шестидесятники, в одном институте и, конечно, на «ты».

— Зачем ты это сделал? — воскликнул Степаневич.

— Сядь, успокойся, — отвечал Степанников.

Но Степаневич не мог успокоиться, он шагал из угла в угол кабинета, за столом которого монументально восседал Степанников.

— Зачем, ну зачем ты это сделал?

— Валидольчиком угостить?

— Спасибо, у меня свой! И он не поможет!

— Ну-ну, не так трагически, а то я начну каяться. Улыбнись, Илюша!

— Степан, перестань валять дурака! Почему ты не подписал эту бумагу и подсунул ее мне?

Степанников вздохнул и повторил внятно, как туповатому, никак не усваивающему урок ученику:

— Объясняю еще раз: мне непонятен смысл запроса.

— Сколько будет дважды два?! — саркастически уточнил Степаневич.

— Нет, это ясно, — спокойно отвечал Степанников. — Неясно другое: зачем это вдруг понадобилось? И главное — ответ требует сам Степанишвили!

Видимо, это было грозное имя, потому что и произнесший его и услышавший невольно поежились.

— Вот так, — добавил Степанников. — А он ведь не то что дважды два, но и семью восемь как свои пять пальцев знает.

— Мда-а, — промямлил Степаневич. — Но ведь как бы то ни было, а дважды два — это аксиома. Тут ничего нового быть не может…

Может, очень даже может быть! Степанникову пришлось для просветления своего наивного приятеля совершить небольшой экскурс в историю математики. Вот, к примеру, сумма углов треугольника — сто восемьдесят градусов. Аксиома тысячу лет. От Эвклида до Лобачевского. Но только — до Лобачевского. А потом Лобачевский — бац! — неэвклидова геометрия. И сто восемьдесят градусов — всего лишь частный случай. А теория относительности? Вообще все вверх ногами! Так что шут их знает, может, в министерстве отыскался какой-нибудь новый Степэйнштейн. И доказал, что дважды два — уже не совсем то…

— Не четыре? — перебил прямым вопросом эти разглагольствования Степаневич.

— Не знаю. Не то — и всё!

Степаневич подумал, предложил:

— А если сходить к нашим экспериментаторам? Они ведь следят за всякими новыми штучками…

Оказалось, что Степаневич умен, но и Степанников не глупее. Он уже был у экспериментаторов. Спросил осторожненько: «Сколько нынче, по-вашему, будет дважды два?» Они в ответ так же осторожненько: «А по-вашему?» Он тогда решил впрямую: «Не темните! Сколько будет?» Они ему тоже прямо: «А сколько надо?» Он им клянется: «Ничего мне особого не надо, просто нужен точный ответ». Ну, тут пошло — поехало: «На точный ответ требуется специальный эксперимент, а все квартальные экспериментальные уже выбраны, вот если выбить дополнительные фонды…»

Степанников с досады аж сплюнул:

— В общем, ты же знаешь этих математиков — большие химики!

Они помолчали. И Степаневич вернулся к началу разговора:

— Все это хорошо… то есть все плохо. Но зачем же ты спихнул запрос мне? Это уж, прости, свинство!

Степанников не обиделся. Степанников спокойно и взвешенно объяснил. Передача запроса Степановичу никакое не свинство, а нормальный тактический ход. Он, Степанников, начальник отдела, и с него спрос велик. Ему, чтобы подписать ответ, необходимо, чтобы все было абсолютно точно. А Степаневич всего лишь руководитель группы. Ему для подписи нужна только личная уверенность, пусть даже ошибочная. Ну, ошибся, ну, поправят… Это же не более чем его индивидуальное, не слишком ответственное мнение. А письмо подписал просто потому, что случайно начальников покрупнее не оказалось.

— Улавливаешь? — спросил в заключение Степанников.

— В общем-то да… — отвечал Степаневич.

— Ну и сговорились! — обрадовался Степанников.

— Не совсем, — вздохнул Степаневич.

И в свою очередь прочитал приятелю небольшую лекцию о том, что, да, тот совершенно верно заметил: должность у него, Степапевича, небольшая. Поэтому вопросы, которые он компетентен решать, тоже ограниченные. А запрос из министерства — это уже нечто высшее… Нет, он, естественно, знает, сколько будет дважды два. Но что из этого? Он, например, знает, почему летает самолет. Однако это еще не значит, что он имеет право давать советы генеральному конструктору. Короче говоря, он МОЖЕТ, но он НЕ ДОЛЖЕН решать вопросы на уровне министерства.

Степанников возмущался, ругал за интеллигентскую красивость, призывал уважать собственное умственное достоинство. Но Степаневич скромно отвечал, что умственное достоинство работника определяется его местом в штатном расписании.

— Ладно! — хлопнул ладонью по столу Степанников. — Тогда надо искать другой выход.

— Какой другой? Раз никого выше нет, подписывать придется тебе.

— Шалишь, брат! Имеется еще кое-кто повыше. Степанько забыл?

— Этого забыть невозможно! — засмеялся Степаневич шутке приятеля.

— Вот, заместитель директора.

— Но — по хозяйству.

— Но — заместитель.

— Ты спятил! — Степаневич понял, что Степанников вовсе не шутит. — Ведь он же…

— Знаю. А все-таки номенклатура.

— Но он же…

— Понимаю. А все-таки руководство!

Степанников наконец встал из-за стола, за которым находился на протяжении всего разговора, и решительно пошел из кабинета.

Степаневич растерянно последовал за ним.

А наш Автор схватился за голову.

Ай-яй-яй, какую же он проявил беспечность! Все начальство убрал, а Степанько… Но кто мог подумать, что надо убирать даже такого… Стоп! Тут Автор прервал самого себя. Во-первых, ни к чему эти прямолинейные характеристики персонажей, пусть дорогие читатели во всем разберутся сами. А во-вторых, надо не сокрушаться о промахе, а срочно его исправлять.

Но как? Может, наслать на Степанько ветрянку? Нет, мы уже отмечали, что методы старика Хоттабыча чужды нашему Автору-соцреалисту. Тогда, может, запереть Степанько в его кабинете, а ключ потерять? Тоже нет, они сейчас на все готовы, взломают дверь. А может, отправить его в срочную командировку? Не то… Какая бы она ни была срочная, они успеют его отловить и подмахнуть бумагу…

Хотя нет, кажется, это все же именно то! Да, командировка, да, срочная, но главное — куда? В столицу!

Россия — родина дефицита.

Дефицитом у нас может быть все: продукты повышенного спроса и спроса пониженного, товары первой необходимости, второй необходимости и даже вовсе никому не нужные товары.

Дефицит бывает постоянный, как-то: икра, женские сапоги или импортные лекарства, — и временный, когда вдруг инфернальным путем исчезают еще вчера лежавшие навалом цыганские иголки, консервные открывалки или зубная паста. При этом наблюдается правило, почти без исключений: временный дефицит стремится к постоянному, и любая ерунда, однажды исчезнув только на время, практически исчезает навсегда.