Аркадий Инин - Вот и лето прошло...

Так что едва Лидочка произнесла магическое имя, Степандау спрятал сигареты в карман. А Лидочка протянула ему взамен пакетик леденцов. Он покорно взял один леденчик и тоскливо засосал его.

Тут и появился озабоченный Степанников.

— День добрый! Эдуард Степанович, можно урвать у вас минутку?

Лидочка была на страже:

— У Эдуарда Степановича отрывают столько минуток, что скоро его разорвут на части!

— Ну что вы, мы знаем крайнюю занятость Эдуарда Степановича, и я бы ни за что не побеспокоил его, если бы не совершенно неотложное дело.

— Конечно, конечно, — кивнул ученый, — я вас слушаю.

Степанников выразительно посмотрел на Лидочку, но та лишь еще более пулеметно затрещала машинкой, демонстративно не желая оставлять их наедине. Что поделаешь, пришлось Степанникову говорить при пей.

— Пришел срочный запрос министерства. А руководство наше, как вам известно, отсутствует. Вот мы посоветовались и решили, что лучше всего на запрос ответить вам, так как в министерстве вас знают, ценят…

— Если бы ценили, — вставила Лидочка, — давно бы перевели из нашей шараги!

Степандау пришлось строго осадить ее, сообщив, что «шараг», как она выражается, не существует. Существует только добросовестное и недобросовестное отношение к делу. Хорошо работая на любом месте, можно приносить пользу.

С искренним пафосом изложив нотацию, он поинтересовался у Степанникова, в чем суть министерского запроса. Степанников не решился изложить эту глубокомысленную суть, а просто вручил ему знакомую бумагу. Ученый прочел ее, затем прочел вторично и воскликнул:

— Абсурд! Нонсенс!

— А говорили, по делу, — язвительно заметила Лидочка.

— Не торопитесь с выводами, — солидно возразил Степанников. — Да, на первый взгляд, это может показаться несколько странным…

— А на второй — просто идиотизм! — не уступала Лидочка.

Степанников сдержался, продолжил так же солидно:

— А мне думается, все несколько сложнее. Не станет же министерство заниматься такими пустяками. Возможно, это некий код или, скажем, шифр…

— Да бросьте! Эдуард Степанович, я предупреждала: завалят вас бумажной чепухой!

— Погодите, Лидочка… Значит, вы полагаете, что запрос составлен, так сказать, в косвенной форме?

Степандау посмотрел на Степанникова со значением. Степанников ответил ему еще более значительным взглядом. И подтвердил:

— Именно в косвенной. Вот вы знаете, сколько будет дважды два?

— Степан Андреич!!! — вытаращился ученый.

— Нет-нет, вы не так поняли. — Степанников исправил оплошность, переведя вопрос в утверждение: — Я говорю: вот вы знаете, сколько будет дважды два. И я знаю, и в министерстве, пожалуй, знают… Так зачем же спрашивать?

— Действительно, зачем? — усмехнулась Лидочка.

— А затем, что нужно! — отрубил Степанников. — Нужно, и все! Вот мы и сделаем вид, будто мы ничего не понимаем, будто все идет своим ходом. Ответим: дважды два будет четыре. Четыре ведь, Эдуард Степанович?

— Разумеется, четыре!

— Вот и отлично. Вот у меня и ответик заготовлен. Вот вы здесь только подпись поставьте — и отправим.

Степанников протянул ученому бумагу. Тот с готовностью принял ее, заметив, однако, что как-то даже неловко подписывать такой бред, просто глупо себя чувствуешь. Степанников справедливо возразил, что глупо себя чувствовать должны те, кто задает глупые вопросы. Не про министерство будь сказано! Эта мысль пришлась Степандау по душе. Он решительно достал из кармана авторучку «паркер» — подарок зарубежного коллеги примерно такого же крупного масштаба, полученный им на недавнем среднематематическом симпозиуме в Калифорнии. И размашисто подписал бумагу.

Но его широко известный в узких научных кругах авторитетный автограф на бумаге не отразился.

— Видите, умная техника отказывается подписывать этот бред!

Степанников искренним, хотя и чуть нервным смешком оценил шутку ученого и протянул ему свою авторучку. Но Степандау привык к золотому перу и попросил Лидочку наполнить «паркер» специальными чернилами «паркер-инк». Лидочка этим и занялась.

А мы должны сообщить вам, дорогие читатели, что все это — чистая отсебятина! «Паркер» обязан был сработать нормально, просто персонажи нашей истории, не ощущая на себе некоторое время бдительного ока и руководящей десницы Автора, обеспокоились, что сейчас Степандау подпишет бумагу — и истории нашей придет конец. Вот они и решили слегка потянуть время…

Литературе известны аналогичные эпизоды, когда персонажи проявляли самостоятельность и выкидывали кое-какие штуки, не предусмотренные их создателями. Взять хотя бы широко известный пример с Александром Сергеевичем Пушкиным, совершенно неожиданно для которого вышла замуж Татьяна Ларина. Но этот классический случай отличается от нашего, как минимум, двумя обстоятельствами. Во-первых, наши персонажи в отличие от Татьяны, затягивая время, действовали не вопреки авторским намерениям, а способствуя им. А во-вторых, хотя, вернее, именно это во-первых, наш Автор, увы, не Пушкин.

В общем, спасибо, конечно, персонажам за находчивость, но беспокоились они понапрасну: Автор и сам был начеку. Едва Лидочка протянула Степандау наполненную чернилами авторучку, как на весь институт призывно и радостно прозвенел звонок обеденного перерыва.

— Обед! — Лидочка решительно забрала «паркер» и протянула ученому шляпу. — Я звонила Степаниде Антоновне, сегодня у вас рассольник.

Степандау покорно надел шляпу. Степанников взмолился:

— Тут же всего секундочку — подмахнуть…

— Никаких секундочек! — отрезала Лидочка. — Вы пришли на минутку, а просидели полчаса. Режим есть режим!

Взгляд Степандау был полон сочувствия к огорченному Степанникову, но еще более — к себе самому.

— Ничего не попишешь, — печально скаламбурил он. — Инквизиция! Да вы оставьте, я после обеда подпишу

Благословенное время — время обеда!

Нет, не просто «обеда», а обеденного перерыва. Это ведь совсем не то, что домашний обед: захотел есть — сел и поел, с аппетитом или без. Обычное дело. А вот трудовой обеденный перерыв — дело совсем иное. Его ждут, дожидаются, поглядывая на часы. Не потому, что такая уж охота поесть — пообщаться охота!

Рабочее время, предшествующее перерыву, уже не рабочее. Начинаются переговоры, перезвоны — от стола к столу, из отдела в отдел. Ну, куда пойдем сегодня? Давай в пельменную… Не, надоело! А если по шашлычкам? Там очередь — весь обед простоим… Тогда в забегаловку? Ага, по-быстрому, и потом кофейку в подвальчике… Нет, вот! Открылся кооперативчик — сервис высокий класс! А цены еще выше? Ну и что, один раз живем!

Это все больше разговоры молодежные, несемейные А народ постарше, поосновательнее готовится к рабочему перерыву еще дома. С утра нарезают бутерброды, набивают в майонезные баночки салаты, укутывают серебристой фольгой фирменные пироги. Да все не просто так, спонтанно, а по сговору накануне: я, мол завтра — с пирожками, а вы, уж будьте любезны, с зеленью, потому как они на сладкое «наполеон» обещали. Потом обеденная компания — как правило, давняя, спаянная — выкладывает кому что бог послал, дегустирует взаимную продукцию, обменивается комплиментами и рецептами новых яств. А дежурный по чаю — да-да, имеется на этот предмет график дежурств — уже вскипятил чайник, настоял заварочку и разливает по чашкам — да-да, не по каким-то случайным кружкам или склянкам, а по принесенному из дома фарфору — разливает не спрашивая, кому покрепче, кому посветлее, потому что давно уже приноровился ко вкусам компании. За чаем наступает заключительный этап этого обеденного действа — душевная беседа. И как поглядишь на все это, так сама собой и теряет смысл извечная дилемма: жить — чтобы есть или есть — чтобы жить? Нет, тут безо всяких вопросов становится ясно: ну конечно же есть — чтобы жить, для того чтобы — есть!