Эмэ Бээкман - Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка [Романы]

— Как мать? — спросил Оскар.

Керту поняла, на что намекает Оскар. Девочка отвернулась, Оскар видел только пылающую мочку ее уха.

— Противно было.

Оскар вздохнул. Ему хотелось сказать Керту что-то хорошее и утешительное, но он не знал как. Только Агне могла прийти в голову такая идиотская мысль. В известном смысле этому можно было найти объяснение — для нее, учительницы физкультуры, физическое состояние человека как бы потеряло связь с психикой. Оскар до сих пор с неприятным чувством вспоминал обстоятельный отчет Агне после того, как родилась Керту и они вернулись из больницы домой. Он помнил все до мельчайших подробностей, хотя это было так давно. Все, что хочется поскорее забыть, чертовски долго остается в памяти.

— Я думаю, что никогда не рожу ребенка, — обронила Керту.

— Не воспринимай все это так трагично. Надо уметь отделять физиологию от психики, — сказал Оскар.

— Тебе легко говорить! — разозлилась Керту.

— Послушай, — Оскару словно бросили спасательный круг. — Пойдем купим бабушке подарок!

Настроение у Керту тотчас же изменилось. Оскар знал, что она любит делать подарки. Это соответствовало жертвенному складу ее характера.

— Я чуть не забыла, что у бабушки сегодня день рождения! — с жаром воскликнула Керту.

Оскар схватил Керту за руку и они побежали под мелким апрельским дождиком.

Протиснувшись к прилавку, отец с дочерью углубились в созерцание всевозможных товаров.

— Прямо не знаю… — беспомощно сказала Керту.

Оскар тоже не мог решить. Здесь продавали зажимы для лучин, выкрашенные в синий цвет рыбьи хребты, которые вешали на стенку как украшения, мини-пилы вместе с козлами высотой в десять сантиметров, тапочки из креповой бумаги и маленькие бочонки для коньяка, которые одевали на шею. Оскар не думал, чтобы какая-либо из этих вещей была необходима его матери. Но давно уже миновали те нищие времена, когда людям дарили предметы обихода.

В конце концов они остановились на коньячном бочонке на шею, так как его отверстие закрывала красивая резная затычка, а сбоку висел сплетенный вручную яркий шнурок. Они вышли из магазина в приподнятом настроении, под мышкой Керту несла пакет.

— Итак, — сказал Оскар. — Теперь у бабушки имеется коньячный бочонок. Остается достать коньяк и сенбернара, который носил бы бочонок на шее. Как только достанем собаку и коньяк, отправим бабушку жить в горы. Там она будет ждать, пока снежная лавина не погребет под собой сбившихся с дороги странников. Тогда она повесит на шею собаке коньячный бочонок и пошлет ее искать потерпевших бедствие. Собака отыщет под снегом людей, раскопает их, замерзшие путешественники подкрепятся из бочонка и воскреснут. Потом собака приведет на место бедствия спасательный отряд.

Керту долго и громко смеялась. Из глаз ее текли слезы. Прохожие бросали на них недовольные взгляды. Иного человека, не умеющего радоваться, начинает одолевать зависть, когда другие смеются.

Заговорив об использовании бочонка, Оскар вспомнил о победителе конкурса УУМ'а Мадисе Кээгеле. Пожалуй, нет все же причин сомневаться в талантливости лауреата, во всяком случае, он здорово придумал название своему напитку.

Оскару не захотелось рассказывать дочери о бетуляке. Веселое настроение, которое вдруг нашло на него, быстро улетучилось. Его душу терзали три женщины, имена которых нельзя было даже поставить рядом: Керту, Ирис, Агне. Исключив одну из них, он должен был зачеркнуть и другую. Нельзя было даже и подумать об этом, особенно сейчас, когда Оскар смотрел на все еще хохочущую Керту. Девочка размашистым шагом шла рядом с ним, держа под мышкой коньячный бочонок, и, вероятно, представляла себе, как суровая бабушка нацепляет на шею несуществующему сенбернару коньячный бочонок и посылает собаку искать под несуществующей лавиной несуществующих потерпевших.

од ногами, словно здесь было болото, колыхался желтый слой хвойных игл. Тут было сухо, хотя кругом хлюпала апрельская грязь. Голые сосны стояли чуть в стороне от странного круглого искусственного озера с островком посередине, однако хвойный ковер простирался до самой воды. Ветер срывал иглы с мертвых сосен и относил их к берегу.

Впервые увидев это озеро, Ирис сказала:

— Здесь тихо и уединенно. Однажды побывав тут, человек больше уже не придет сюда. Ему неинтересно. В такое время года люди ищут пробуждающуюся природу, стремятся в еще нетронутые места.

В последнее время встречи с Ирис напоминали тайные маневры. В день свидания Оскар уходил с работы раньше, мотивируя это необходимостью лечебных процедур. Ирис работала теперь в утреннюю смену, и таким образом, светлые послеобеденные часы принадлежали им. Оскар ждал Ирис каждый раз в одно и то же время в переулке у ресторана «Форум», большей частью ему удавалось приехать на такси. Затем они мчались за город, шли в умирающую сосновую рощу и гуляли там вокруг желтовато-коричневого круглого озера с островком посередине.

Вечера оба проводили дома. Керту с Пяртом Тийвелем больше не преследовали их — на первых порах все, казалось, было спокойно. Заметив скрытую радость Агне, Оскар почувствовал себя неважно. Впервые в жизни он склонялся к честной игре, но обстоятельства оказывались против него. Поведение Ирис по-прежнему оставалось загадочным. Оскар не мог вытянуть из нее ни одного определенного решения.

Они с Ирис часто бродили по этому пружинящему под ногами хвойному ковру, им было хорошо вдвоем. Но ведь они не могли продолжаться вечно — эти минуты и часы, которые приходилось красть!

Как-то Оскар вновь попытался поговорить с Ирис на эту тему.

— Почему мы так старомодны? — вместо ответа спросила Ирис.

Оскар снял шляпу и стал обмахиваться. Его задел вопрос. Он считал, что живет в соответствии с неписанными законами современности. Он никогда не устанавливал для себя границ и не воспринимал брак с Агне, как добровольное тюремное заключение, где надо в каждом своем шаге отчитываться охраннику.

— В один прекрасный день приходишь к старому, как мир, решению и говоришь: будь моей женой. Ты и только ты! Навеки вместе и тому подобное, — рассмеялась Ирис.

Оскар едва сдержался, он готов был кинуться прочь отсюда и, подобно быку, начать биться лбом о ствол мертвого дерева.

— А вдруг я хочу быть честной, не обманывать себя и других, — пояснила Ирис.

— Честной? — удивился Оскар.

— Может быть, я хочу еще десятки раз влюбляться, если будет позволено употребить это устаревшее слово, — усмехнулась Ирис.

— Я знаю, — нерешительно ответил Оскар. — Ты ни с кем не хочешь вступать в будни. Разумеется, все, что до будней, гораздо интереснее.