Эмэ Бээкман - Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка [Романы]

Молларт тоже подошел поближе и встал с другого бока мерина. Поверх черной гривы мерина ему видны были глаза Бениты.

— Никто его без корма не оставлял, да и работой не перегружал, а ребра торчат, делай, что хочешь. Ничего удивительного, овес и сено он есть не может, как только пыль попадет в горло, начинает задыхаться. Вот и делаю ему болтушку из муки и картошки, как поросенку, хотя кормить рабочее животное таким пойлом вроде бы и стыдно. Хороший характер у него, послушный, работяга, не упрямится. Как позовешь, подходит и хлеба не требует, с понятием лошадь. Как-то я везла сено с острова на реке и вдруг, только мы выбрались на берег, воз накренился, сама я успела спрыгнуть и никакой беды не случилось. А понеси лошадь, воз опрокинулся бы и все сено уплыло бы вниз по течению. Но она терпеливо стояла на месте, пока я бегала за подмогой. Этого мерина я со спокойной душой могла оставить одного. У него ума побольше, чем у иного человека.

Бенита нашла в кармане краюху хлеба и на ладони протянула ее гнедому. Для буланого это не прошло незамеченным, и он потерся губами о локоть Бениты, тоже требуя лакомства.

Бенита улыбнулась.

Она словно забыла, что привела врача на конюшню для того, чтобы он определил болезнь гнедого и дал совет.

— Вы считаете, что Купидона надо прирезать? — внезапно спросила она Молларта.

Молларт увидел в глазах Бениты тревогу и, помедлив, ответил:

— Лечить нечем. Купите вместо него в деревне племенного ягненка, — посоветовал он.

— Я не могу убить Купидона, — грустно проговорила Бенита. — Это очень трудно.

— А разве отец ваш не справится? — удивился Молларт.

— Нет-нет, вы меня не так поняли, — улыбнулась Бенита и ничего больше не добавила.

— Бенита! — послышалось в дверях конюшни. Это была старая хозяйка Минна. Она смерила Молларта подозрительным взглядом, и его вдруг охватило смутное чувство вины. Он заметил, что и Бенита смутилась.

«Последний срок убираться отсюда», — подумал Молларт и, прихрамывая, вышел вслед за женщинами во двор, яркий дневной свет, ударивший в глаза, заставил его зажмуриться.

В доме хлопнула дверь, и Молларт остался один. Над хутором стояла та же призрачная тишина, что и в день его приезда. Ему казалось, что он пробыл в Рихве целую вечность, хотя с момента его прибытия прошло не больше суток. Молларт медленно поплелся на выгон за лошадью, хотя безмолвие, стоявшее на рихваском дворе, казалось зловещим и торопило поскорее покинуть эти места. В самом деле, давно пора уходить отсюда, но что-то удерживало его. Превозмогая себя, Молларт все же в конце концов запряг лошадь, и телега покатилась к сараю. Здесь Молларт остановил своего хромоногого.

Нельзя же было вот так взять и исчезнуть отсюда.

Медленной, нерешительной походкой к сараю приближалась Бенита. Когда она подошла, Молларт заметил, что хозяйка Рихвы переоделась. На ней было синее вязаное платье, на ногах в такт шагу хлябали неуклюжие туфли с национальным орнаментом, выжженным по краю деревянных подметок и каблуков.

Молларт, прощаясь, протянул руку, но Бенита прыгнула на мешок с сеном и сказала:

— Раз извозчик даровой, хочу прокатиться. Мне надо на Веэрику.

Молларт тронул вожжи. Не будь мерин хромым и не будь у него изуродовано копыто, Молларт пустил бы его галопом.

— Что, если набраться смелости и махнуть вместе с вами к морю, — грустно произнесла Бенита.

Молларт не ответил. Когда Бенита повернулась к нему лицом, он улыбнулся и опустил веки, выражая этим свое согласие.

— Порой я не могу найти покоя, — сказала Бенита. — Хочется куда-то идти. Хочется вырваться из тисков повседневных дел. С утра до вечера верчусь вокруг свекровки, точно в заколдованном кольце, и глотаю ядовитую коричневую пыль чертовой табачницы, этого поганого гриба, которая летит, чуть тронешь его. И так изо дня в день.

Надо было что-то ответить, но ничего подходящего не шло Молларту на ум.

— Вот это и есть женская доля, — пробормотала Бенита. — Доишь коров, кормишь свиней, стрижешь овец, ткешь на станке и растишь детей. Во время войны пашешь поля неизвестно во имя чьей победы, ходишь с саженью и берешься за рукоятки плуга, если больше некому. Гнешь спину в картофельной борозде, весной выращиваешь капустную рассаду в парнике, а как выдается свободная минутка — стираешь в щелоке белье. Топчешься на своей узкой тропке, и твои руки, точно крылья какой-то земляной мельницы, без конца перемалывают эту заросшую бурьяном комковатую почву, чтоб можно было засевать ее. Мокнешь на дожде и стынешь на ветру, с каждым днем все больше прибавляется у тебя седых волос, и ты удивляешься, для чего человеку дан разум, если он им почти не пользуется. За годом идет год, и все они похожи один на другой. Лицо становится дряблым, руки становятся дряблыми. И остается лишь смутная мечта, как светлое облачко, и в этой мечте ты в холщовой юбке среди белоголовых детей, с барашком Купидоном на руках. Но это отнюдь не твоя собственная мечта, а простодушное представление о хозяйке легендарного эстонского хутора, которое тебе еще в школе вдолбили в голову.

Бенита рассмеялась, словно все это было сказано ею в шутку.

Неожиданно — Молларт даже испугался — она на ходу соскочила с телеги и, став посреди пыльной ухабистой дороги, медленно подняла руку и помахала ему.

Молларт не остановил лошади. Он обернулся через плечо назад — Бенита все еще стояла на том же месте, затем она повернулась и побрела к дому. Она так и не пошла в Веэрику..

одойдя к калитке, Бенита рассеянно посмотрела на изгородь, скользнула взглядом по дорожкам, темными лучами расходившимся от крыльца жилого дома к амбару, хлеву, конюшне и колодцу, взглянула наверх, на свитые под стрехой ласточкины гнезда, и долго разглядывала железное кольцо, вбитое в бревенчатую стенку хлева над фундаментом. К этому кольцу привязывали коров, когда жители деревни приводили свою скотину на случку с быком Мадисом.

Надо бы убрать картофель. Минна и так все утро ныла, извела всех. Но Бенита с легкостью отбросила мысль о неотложной работе. Совсем иной план зрел в ее голове.

Резким толчком Бенита отворила калитку. Вбежав в дом, она стала тут же у вешалки переодеваться.

Сорвав с себя синее вязаное платье и скинув выходные туфли на деревянной подошве, Бенита влезла в неуклюжие резиновые сапоги. На какой-то миг она покачнулась, теряя равновесие, затем сняла с вешалки выцветший халат и, надев его, завязала концы пояса за спиной крепким узлом. Волосы Бенита собрала в пучок и подняла на затылок, свободной рукой сняла с крючка старую мужскую шляпу, стряхнула соринки, оставшиеся на ней еще с поры сенокоса, и надела на голову.