Эмэ Бээкман - Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка [Романы]

Узел получился довольно-таки солидный, Эльмар едва мог обхватить его рукой. Тяжесть ноши и определила его дальнейшие поступки: он решил побывать на сеновале над конюшней попозже. Неудержимое желание позабавиться, щекотавшее нервы Эльмара, не позволило ему тратить слишком много времени на подготовку.

Перемахнув через лаз, Эльмар длинными прыжками побежал к проволочной изгороди и перекинул узел через нее на луг.

Осторожно опустив верхний ряд проволоки, Эльмар стараясь не зацепиться за колючки, перешагнул через изгородь.

На берегу реки, у ольшаника, он положил узел и развязал брюки, которыми был замотан узел. Тихо насвистывая, Эльмар разглядывал разложенную на траве одежду, приподнимая то один, то другой предмет, пока не нашел то, что ему было нужно.

Ребенком Эльмар больше всего любил обряжать елку, он с превеликим удовольствием навешивал на дерево пучки кудели, бутылки из-под лекарств, мотки пряжи. Как-то он даже схватил с комода отцовскую трубку и привязал ее к верхушке ели. По случаю большого праздника ему простили эту шалость и не принесли из темной каморки вожжи, чтобы проучить парня.

После того как Эльмар прошел конфирмацию, в их избу уже не приносили елку. Вечно чем-то недовольные родители Эльмара считали елку детской забавой, и ему приходилось искать иные пути, чтобы удовлетворить свою страсть к украшательству.

Теперь Эльмар снова чувствовал себя в своей тарелке.

Он развесил пиджаки на ветвях деревьев, а рубашки закинул на самые верхушки, чтобы они развевались там, подобно флагам, брюки же приладил так, будто кто-то невидимый бежит вверх ногами по ольхам.

Обидно, разумеется, что не было женских платьев.

Эльмар вздохнул. Обстоятельства вечно складывались так, что чего-то не хватало для полного наслаждения жизнью. Но все-таки зрелище получилось что надо, и у художника невольно свело мускулы живота. Эльмар тут же подавил смех. Смех в компании удваивает веселье, а потому наш шутник повернулся и зашагал обратно к хутору.

Удачно осуществленная проделка придала ногам легкость. «Лесной брат» шел, перепрыгивая через преграждавшие дорогу изгороди. Для этого достаточно было опереться рукой о столбик, и ноги сами собой взлетали в воздух.

По скрипящей лестнице Эльмар залез на сеновал и, просунув голову в люк, заорал:

— Вставайте! Пробил час! Вставайте!

Он с шумом спрыгнул с перекладины вниз, обеими руками ухватился за лестницу, несколько раз громыхнул ею о стенку и стал ждать.

«Придется потерпеть, пока эти любители самогона очухаются», — подумал Эльмар. Сунув в рот папиросу и опустив уставшую от ноши руку в карман, он стал в ожидании бродить по двору.

Устав от ходьбы, Эльмар остановился, примяв ногой кустик ромашки, и стал покачиваться с носков на пятки. Его внимание привлек кот, который сидел на краю корыта, где остужалось молоко, и лакомился, окуная лапку в молочный бидон. Полосатый зверь лениво взглянул на покачивающегося мужчину и снова опустил лапку в бидон. Густой слой сливок, прилипший к шерсти, кот вылизал до последней капли. Эльмар с удовольствием наблюдал за деятельностью маленького ворюги, удивляясь его аккуратности. Прежде чем снова опустить лапку в молочный бидон, зверь дочиста вылизывал все промежутки между коготками. Кот не давал стекать лакомству и все до капли подбирал своим проворным язычком.

— Ах ты, каналья! — раздался за кухонным окном чей-то женский голос, и белая рука постучала по стеклу, чтобы отпугнуть кота. Женщина даже выбежала на крыльцо, и стала оттуда ругать кота. Кот, задрав хвост трубой, скрылся в кустах сирени.

Эльмар рассмеялся.

Незнакомая женщина сморщила лицо и бросила сердитый взгляд на покачивающегося с пяток на носки мужчину, словно он позвал сюда кота полакомиться.

Эльмар хотел было рассказать ей историю о коте своих соседей, но женщина ушла в дом, так и не дав возможности заговорить с ней.

Здесь, где из вымени чужого племенного стада на рихваский двор натекла целая молочная река и все сосуды, какие имелись в доме, были до краев наполнены молоком, не стоило, по мнению Эльмара, злиться из-за какой-то капли.

Дома у Эльмара держали лишь двух коров, и молока никогда не бывало вдоволь. Однажды и у них на край корыта уселся соседский кот и начал точно так же лакомиться молоком. Слабенькая мать Эльмара схватила негодяя за шиворот. Трясясь от злости, она велела сыну принести бутылку со скипидаром, облила зад мяукающего короля мышей огненной жидкостью и отпустила. Позже они видели, как кот катался в картофельном поле на заднице и орал благим матом. Но страсть его к сливкам с тех пор исчезла. Потом к матери Эльмара пришла соседка и долго возмущалась тем, что обидели ее кота. Мать Эльмара утешала ее, дескать, нечего из-за этакой дряни переживать, кошка по сравнению с собакой так глупа, с ней разговаривай, как с пауком, все равно ничего не поймет.

Жены беженцев, высыпав из дома, подошли к колодцу. Для слабой половины рода человеческого они вели себя, по мнению Эльмара, до странности скромно. Опустив глаза, женщины молча подошли к скамейке и собрали подойники. Горожанка в клетчатой кофте сняла с веревки тряпки для процеживания молока. На голове у нее был повязан белый платок, словно она работала на маслобойне.

Мрачные женщины вселили в Эльмара беспокойство. Он терпеть не мог надутых лиц. Поэтому ему от всей души захотелось, чтобы мужчины поскорее проснулись и в одном нижнем белье выскочили на двор.

Эльмар корчил гримасы, стараясь привлечь к себе внимание женщин и не дать им уйти. Чем больше будет народа, тем больше смеха. Женщины с единодушным презрением смотрели на кривлявшегося Эльмара. Он паясничал, как только мог. В сарае, в перерывах между сном, он учился шевелить ушами и всегда смешил этим своих дружков. Но сейчас все его старания были безуспешны. Что случилось с женщинами, белены они объелись, что ли? Скосив глаза и втянув щеки, Эльмар беспрестанно шевелил ушами, так что едва не растянул кожу на голове. Не помогало.

Бениты среди женщин не было, иначе Эльмар спросил бы у нее, какая муха их укусила; по двору двигались лишь посторонние, никого из рихваских!

Наконец-то! Какой-то мужчина в подштанниках, чертыхаясь, слезал с лестницы. За ним — второй, третий — этот чуть было не шмякнулся в крапиву. Четвертый едва не оступился и не полетел с перекладины. На пятом, худущем, болталась льняная рубаха, из длинного рукава которой высовывалась черная резиновая рука.

В длинных и коротких подштанниках, в спортивных майках и неуклюжих рубахах мужчины, пошатываясь, бродили по двору, заглядывали в сорняки, кто-то из них со злостью вырвал из земли чистотел и вымазал себе руки желтым. Некоторые все же сообразили надеть ботинки, один был даже в сапогах, а те, кто спустился вниз босиком, ступали очень осторожно либо дрожа стояли на месте.