Эмэ Бээкман - Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка [Романы]

— Ну и добра, — вздохнул один из мужчин и крикнул через плечо — Мамочка, поищи-ка табак!

— Русские прищелкнут тебя, если сцапают, — проворчала жена и, подгоняемая любопытством, подошла к ним поближе.

— Эге! — ответил ей муж с видом сведущего человека. — Времена меняются, когда-нибудь эти штучки еще будут в почете.

— Настоящая шведская сталь! — воскликнул унылый мужчина. — Рабочие инструменты, болты и гайки, ломы, пружины, клещи, стамески и зубила, деловое железо!

— Подметки — на чернобурку! — раздался в дальнем углу звонкий голос.

— Финский нож с желобком для стока крови, — крикнули из другого конца.

— Бритвенные ножи для головорезов, — последовало в ответ.

— Белый шелк для невесты!

— Фату можно позаимствовать у паука, — бросила сверху Леа Молларт.

— Детские калоши, размер тридцатый! — не теряла надежды Армильда.

— Диванные пружины, алюминий для самолетов! — в один голос выкрикнула унылая пара.

— Пудреница и пилки для ногтей, — захлебываясь от смеха, воскликнула Леа Молларт. — Меняю на виноград.

— Два оцинкованных ведра на поросенка! Кто хочет отделаться от поросенка?

— Сетки для газовой лампы! Настоящая немецкая продукция! Пару — за бутылку самогона!

«Женщина по дешевке», — хотелось крикнуть Бените.

За сколько?

Какова цена человека?

Сколько стоят руки, ноги, тело и голова?

Когда-то безменом для нее был рихваский хутор.

«Женщина по дешевке», — мучительно хотелось крикнуть Бените.

— Сетки для газовой лампы! — раздалось снова.

— Подметки — на чернобурку!

— Оцинкованное ведро на голову теленка! — послышалось Бените.

У нее было такое чувство, будто ей самой надели на голову оцинкованное ведро и кто-то безостановочно колотит по нему.

— Свинья в калошах!

— Железный крест и костыль! Рыцарский крест, резиновая рука, дубовый венок! Господу душу!

— Клещи!

— Свиной пузырь!

— Пружины!

— Калоши!

— Игральные карты!

— Дьявольский котел!

— Полпуда птичьего щебета!

— Кожа ежа! — крикнула Армильда. — В телеге кожа ежа!

Больше Бенита ничего не слышала. Она изо всех сил зажала ладонями уши, и теперь вместо голосов раздавался сплошной гул. Шею было не повернуть, все тело гудело, словно телеграфный столб во время первых холодов.

Однако глаза у Бениты были открыты.

Люди залезали в телеги и тут же спрыгивали с них, как будто пол риги пружинил и подбрасывал их вверх. Время от времени беженцы почему-то карабкались на самый верх сложенного сена и съезжали оттуда вниз, таща за собой клоки сена. Кто-то кинул в воздух надутый свиной пузырь. Когда он начал падать, чьи-то проворные руки протянулись, чтобы снова подкинуть воздушный шар.

Кто-то вынул он холщового мешка горсть гороха и швырнул в голову своему соотечественнику. У обоих широко раскрылись и задвигались рты. У одного стало подергиваться веко, а второй высунул изо рта язык.

Женщина в красном клетчатом платье опустилась в телеге на колени, глубоко надвинула на глаза платок и сложила руки, как для молитвы.

Где-то сзади отпрыск кулливайнуской Меэты колотил ногами о стенку сарая. Слабая половина унылой пары прижимала к груди кусок подметки в виде сердца. Один из парней зачем-то соорудил себе шапку из газеты и надел на голову — сквозь плотный ряд строчек просвечивала большая фотография — пушки с направленными в небо стволами.

Леа Молларт сбросила коровий колокольчик на пеньковой веревке. «Резиновая рука» быстро повесил его себе на шею, затем залез в рессорную коляску Рикса и начал подпрыгивать на сиденье.

Дети подняли оглобли телеги, а затем дали им упасть.

Унылый мужчина крутил над головой кнутом.

Его жена, подобно водяной луже, расползлась по брезенту.

Бените ужасно захотелось тряпкой подобрать ее.

Армильда встала на ось колеса и опрокинулась в телегу.

«Сейчас, — подумала Бенита, — из-под ее юбки, точно из печки пекаря, посыплются буханки хлеба и булки».

Яанус вынул из кармана куриное яйцо и со злостью шмякнул его о пол сарая.

Внезапно Бенита перестала различать кого-либо, кроме Эрвина Молларта.

Он сидел наверху, на сене, и в упор смотрел на хозяйку Рихвы.

Бенита не сводила глаз с Молларта.

Леа Молларт, сидевшая рядом со своим бывшим мужем, не обратила на это внимания. Она хохотала и время от времени поднимала то одну, то другую ногу, обутые в постолы.

Молларт и Бенита с неподвижными лицами смотрели друг на друга. Бенита уронила усталые руки, она по-прежнему не слышала вокруг себя голосов. Она видела только Молларта.

Молларт шевелил губами.

Бенита напряглась, но произнесенные им слова не достигли ее слуха.

Молларт снова, очень медленно, пошевелил губами.

Бенита не услышала его.

Ей хотелось подойти к Молларту. Но она понимала, что это невозможно. Она бы расшиблась о препятствия. Рига была набита всяким хламом и телегами. Впереди возвышалось что-то вроде остроконечного забора, влезть на который не было сил. Даже если и заберешься наверх, то острия досок, пройдя сквозь кожу, разорвут внутренности.

Молларт приложил одну руку к вывязанной звездочке на свитере, а другой оттянул высокий ворот, стягивавший шею.

Бенита машинально повторила это движение. Она расстегнула верхнюю пуговицу на платье, потому что и ей воротник начал давить шею.

Затем кто-то схватил Бениту за руку и потянул из риги. Бените было все равно, кто ее тащит. Она шла пятясь и смотрела на Молларта, на глазах от напряжения выступили слезы. Солнечный свет разрубил нить взгляда, и Молларта поглотили сумерки.

Теперь Бенита снова стала различать голоса, доносившиеся из риги. Чудилось, будто там гудит молотилка, шумит веялка и трещит льномялка. Стены дрожали, крыша, казалось, подпрыгивала, словно шапка на голове всадника.

Сылмеская Элла трясла Бениту за руку.

— Ты как невменяемая! — рассердилась она. — Я в который раз говорю тебе — все готово, люди ждут. Не можем же мы оставить Иоосепа без поминок.

оосеп, память о тебе не поглотит земля, — сказал Эльмар и, стоя, осушил стакан самогона.

Приступая к еде, Эльмар вынул из петли больную руку и торопливо подул на пальцы, словно они были обожжены. Схватив торчавшее из миски ребрышко, он выудил себе на тарелку большой кусок баранины.

— Госпожа пасторша хорошо сказала, — промолвила сылмеская Элла. — «Ты создал чувства мир не для того, чтоб хлад могилы скрыл его».

Каарел прищурил один глаз, тот самый, на который он всегда жаловался. Минна и лаурисооская Линда всхлипнули.

Бенита силилась понять, почему она села так, чтобы в поле ее зрения было лимонное дерево.