Эмэ Бээкман - Глухие бубенцы. Шарманка. Гонка [Романы]

Как прекрасно было начало и как кошмарен конец, без особых угрызений думал Оскар, спускаясь по лестнице. Как хорошо будет, вернувшись домой, принять ванну и сразу же завалиться спать, чтобы освободиться от похмелья затянувшихся отношений.

Оскар постоял у дома, натягивая на руки сырые кожаные перчатки. Он не взглянул наверх, хотя был уверен, что где-то там, за стеклом, стоит Вийвика и следит за каждым его движением. Почувствовав на себе ее взгляд, Оскар встал под фонарь, напоминающий своей формой лапоть. У Оскара было великодушное сердце, эти несколько минут ничего ему не стоят, пусть Вийвика наглядится на него досыта. Потом приятно будет вспомнить: Оскар стоял под фонарем и думал обо мне. В действительности Оскар думал, где бы достать такси.

Из-за угла как раз вынырнула машина с зеленым огоньком.

Сейчас Вийвика там, за мокрым от дождя окном, начнет все уменьшаться и уменьшаться, пока совсем не исчезнет, как будто и не было ее.

— Собачья погода, — заметил шофер после того, как ему был сообщен адрес.

— Льет и льет, — радостно откликнулся Оскар. Нашарив в кармане сигарету, он прикурил от миниатюрной газовой зажигалки.

— С ночной смены? — спросил шофер и промчался через большую лужу — со стекол машины потекла грязь.

— Да, — дружелюбно ответил Оскар. — Спина устала, и ноги гудят.

Словно по приказу ноги его стали тяжелыми от охватившей его сладостной истомы.

Оскар устроился поудобнее на обитом искусственной кожей сиденье машины и подумал, что с момента работы в УУМ'е он, по сути, ни о чем серьезном не задумывался.

Все предшествовавшее сводилось к нескольким видениям, посетившим Оскара.

Он бежал вверх по низвергающемуся эскалатору, в ушах гудело, и голова казалась засорившимся насосом. Наверху — это можно было едва увидеть — меж фонтанами мыли утренний поезд, который через минуту должен был устремиться в систематизированные пространства. Там, впереди, ждали дальнозоркие жирафы, которые стоически объяли необъятное и теперь отстукивали на телетайпе предельно короткие, но исчерпывающие ответы на все, что казалось неразрешимым.

В другой раз Оскар ощутил себя забинтованной мумией в темном лабиринте пирамиды слов.

С тех пор, как Оскар по совету мозгового инспектора начал пользоваться транквилизаторами, эскалатор остановился. Одновременно исчезло и желание бежать. Пропала и мучительная потребность куда-то спешить. Бинты с мумии были сняты. Оскар отнес большинство своих книг в подвал и сложил на бельевой каток, которым давно уже никто не пользовался. Он несколько раз толкнул взад-вперед ящик катка, и это позабавило его. Книги лежали словно в качалке, и Оскар почувствовал себя их властелином, а не рабом. Это была почти что модель систематизированного пространства — он просто-напросто, когда хотел, отталкивал их всех от себя подальше.

На свете не было ничего, на что стоило бы тратить свои нервы. Надо было только глядеть в оба, как бы самому не попасть впросак и не допустить, чтобы тебе на шею взвалили непосильный груз. Когда Рауль Рээзус принялся создавать УУМ, он пригласил к себе в сотрудники Оскара. С тех пор заботы не отягощали душу Оскара, а работа не ломила костей.

Хорошо, что Вийвика сказала лишь «мормон».

В большинстве случаев женщины в подобной ситуации употребляли такие локализмы, как «свинья» и «подлец». У Оскара же, когда ему говорили «свинья», сразу срабатывал рефлекс и возникало желание хрюкать. Однако, как эстет, он не переносил таких звуков.

В подобных случаях он обычно отвечал:

— Исключим общих предков из игры.

Такси остановилось. Оскар отыскал в кармане измятую бумажку и развернул ее.

— Главное — это приветливое лицо, — сказал шофер, когда Оскар вылез из машины.

— Точно, — ответил Оскар и осклабился.

Так он и вошел в дом, осклабившись. Отличного качества искусственные зубы Оскара были как собственные. Молоденькая женщина, зубной техник, которая делала ему челюсть, очень сочувствовала Оскару. Она считала, что в таком возрасте чересчур рано обзаводиться искусственными зубами. Тридцать девять — черт его знает, как отнестись к этой цифре. Ничего, утешал себя Оскар, средняя продолжительность жизни человека все время растет, граница старости отдаляется. С запасными частями для человека становится все легче, а если учесть рост автомобильного движения, а следственно и катастроф, то ассортимент будет более чем достаточен. В какой-то степени помощь оказывает и наука. Один знакомый Оскара в результате несчастного случая потерял ноготь большого пальца. Теперь ему сделали новый из перламутрового пластика.

Оскар продолжал улыбаться, и к нему само собой вернулось хорошее настроение. Прощай, Вийвика! По всей вероятности, она все поняла. С этой минуты Вийвика интересует Оскара не больше, чем некогда написанное ею письмо, которое сперва лежало в красном ящике Тийны Арникас в разделе «Неудавшаяся семейная жизнь», а теперь перекочевало в архив УУМ'а.

А вот та молоденькая врачиха, зубной техник, о которой Оскар вспомнил сейчас совершенно случайно, была во всех отношениях очаровательным существом. У нее были темные искусственные ресницы и пестрые наклеенные брови. Светлый парик очень гармонировал с ее маленьким розовым ртом. В тот раз, когда зубной техник посочувствовала Оскару по поводу его зубов, ему захотелось чем-то развеселить ее, и он рассказал о перенесенном им в детстве авитаминозе. К огорчению Оскара, зубной техник оказалась человеком на редкость серьезным и выслушала его рассказ с грустным лицом послушного ребенка. Разумеется, ей неинтересно было знать, что мать Оскара с точностью часового механизма ежедневно натирала сыну морковь и заставляла есть, приговаривая:

— Не упрямься, иначе у тебя выпадут зубы.

Оскар остановился на ступеньке лестницы. Он хотел окончательно освободиться от Вийвики прежде, чем нажмет на ручку двери своей квартиры. Где-то внутри вроде бы еще скребло. Хорошо бы какой-нибудь рассудительной мыслью или красивым воспоминанием поставить точку на истории с Вийвикой. Ему словно необходимо было за что-то зацепиться, чтобы откинуть это «что-то» в прошлое и со спокойной душой оставить его там во власти патины времени.

Ну хоть какой-нибудь эпизод должен был отложиться в его памяти, эпизод, который все еще удерживал его и от которого ему надо было освободиться.

Точно просматривая почтовые открытки, Оскар мысленно перебрал вечера, проведенные с Вийвикой, и вдруг вспомнил миг, который он так мучительно искал.

Это было в начале лета, вечером. Солнце почему-то все не заходило и не заходило. Вийвика задернула занавеску.

Однако сквозь нее все-таки еще пробивался красноватый свет. Тихий дом казался опустевшим пчелиным ульем. Обессиленные, они лежали рядом. Внезапно Вийвика встала, шлепая босыми ногами, прошла на кухню и принесла из холодильника полную тарелку клубники со взбитыми сливками.