Николай Логинов - Двое в каюте

- То ж отличники! - заметил Александр таким тоном, как будто это недоступно для него.

- А ты, значит, не отличник,-догадалась мать.

- Нет… пока, - признался Александр. «Может, сейчас вот и рассказать ей все, все? - подумал он. - Лучше самому, пока от других не узнала».

Но мать сбила его с этой мысли:

- Подводные-то лодки какие большущие! «Вон та, с кромочки - наша», - указал комиссар-то. Поглядела я - и страх меня взял. «Саня на ней под водой плавает, - думаю. - А море широченное да глубокое - не наше озеро».

- Не страшно, привыкается. А корабль прочный, надежный, - успокоил он мать.

Наталья Никитична с минуту молча смотрела на сына - рослого, плечистого, крепкого - и, словно гадая, верно ли она надумала, тихо произнесла:

- Таська-то ровно уж и не пара тебе, Саня…

- А ты перед отъездом не видела, ее, мама? - нетерпеливо перебил Александр, обрадовавшийся, что мать сама заговорила о Тасе. Он был виноват перед нею - уже давненько не отвечал на ее последнее письмо - и ничего не знал о ней.

- Как же! - оживилась мать. - Прибежала сама к нам. Через Галинку узнала, что я в дорогу собралась. Водой не разольешь их… Сунула посылку. - Наталья Никитична снова открыла корзину. - Вот, разверни-ко. Поди, связала что. Она на это мастерица… Так и есть. Ишь, сколь ни басок шарфик-то. В полосочку, гляди-ко. И носки еще… Хитрющая! Надо же! В носках-то - не сказала ведь! - письмо. Ну, после доберешься до него. Поговори со мной-то, потом заторопишься…

Александр все же пробежал глазами по строчкам письма, повеселел:

- Успеем, мама, обо всем перетолковать - и о колхозе, и о Галинке с Володей…

- Потише, Саня, рядом уже отдыхают, поди-ко, - кивком головы показала Наталья Никитична на стенку.- Угадай-ко, кто тебе привет велел передать?.. Андрей Иванович! Он воротился из города-то. Снова, как тогда, председателем колхоза выбрали. С ним дело на поправку пошло. «Привет ему, - сказал, - большой от всего колхоза и от меня лично. Гордись, мол, Никитична, сыном, в люди вышел». Это мне-то говорит, будто я не знаю!..

«Не такой ведь я! - чуть не крикнул Александр. - Надо же объяснить ей, что я за птица. Что же я обманываю родную мать? - надсадно укорил он себя. - А скажешь правду - расстроится. - Он представил убитую его горьким признанием мать и решил: - Пожалуй, лучше завтра».

Мать заметила перемену в нем:

- Почему ты, Саня, такой опечаленный вдруг стал? Уж не Тасей ли я тебя огорчила? Не так сказалось, обидно?

- Нет, мама…

- А, правда, если ее принарядить, чем она уступит городским-то, вертячим?

- Не ладится у меня все как-то! - он наморщил лоб, готовый отчаянно сечь себя.

Мать поняла это по-другому:

- Заочно любовь завсегда трудная, Санушко. Вот приеду-и Тасюху утешу. А потом сам залеткой явишься… Ты про нее меньше думай. Первое-то дело - служба: чтобы у командиров да у товарищей ты был на виду, в уваженьи… Разговорилась я с хозяйкой.- Наталья Никитична снова показала взглядом на стенку и перешла на шепот. - Сын у ней в, солдатах под Москвой. К нему она ездила. Мы в вагоне-то и оказались вместе. Так ей командир похвальное письмо прислал. Славный, говорит она, сын-то. Ей уж так любо…

Александру показалось, что разговор этот мать завела не спроста. Она, наверное, все уже знает. Он си-дел, низко наклонив голову, и боялся выпрямиться, встретиться с ее взглядом.

А она продолжала:

- Встречал меня сегодня один и еще от часового провожал к командирам… У него на плечах по две полоски золоченых, а тут - ордена. А сам невидненький такой.

Александр обрадовался перемене разговора.

- Это наш старшина, мама, - сказал он, откинувшись на спинку дивана, - а на груди не ордена, а знаки отличника и классного специалиста.

- Что же ты-то не нацепил? Забыл, поди?..

- Я еще не заслужил.

- А ты заслужи, Саня. Постарайся… Приедешь на побывку красавчик такой, Таська, народ - все полюбуются, материнскому сердцу радость.

- Попробую, - сказал он, и ему вроде легче стало.

- Укладывайся спать, Саня, - посоветовала мать. - Время-то много. Вон кровать хозяйка уступила нам. А я тутока, на диванчике.

Он подошел к ней, порывисто обнял, поцеловал седую голову и будто простуженным голосом, еле пересиливая волнение, сказал:

- Спасибо, мама…

Без мала неделю гостила Наталья Никитична у сына. Александр еще раз - на воскресенье - получил увольнение. Вечером по совету заместителя командира был с матерью в клубе на концерте художественной самодеятельности. Старший лейтенант Сорокин усадил гостью с сыном в первом ряду и сам сел вместе с ними.

На ней была надета красивая шерстяная кофта - подарок Сани…

Всю неделю матрос Ермолин - это заметили многие - был другим человеком, словно обновленным. Им любовался даже старшина Ржаницын. Хотя о своих неудачах в службе Александр и не рассказал матери, боясь расстроить ее, но мысленно он не раз покаялся перед нею.

Провожали Наталью Никитичну тепло. К поезду она подкатила на штабной машине. Старший лейтенант и на этот раз уделил гостье внимание-приехал на вокзал, посадил ее в вагон и до самого отхода поезда пробыл с нею.

- Хорошая у вас мать, Ермолин, - заметил замполит на обратном пути в часть. - Видать, нелегкую жизнь прожила она.

- Да, тяжело досталось ей, - подтвердил матрос.

- Вы один у нее?

- Нет, нас трое. Только один я… неудачный-то, - грустно улыбнулся Ермолин.

- Вы так вот, наверно, о себе и думали до сих пор: пропащий, всеми обиженный, сколько ни старайся - из взысканий все равно не выпутаться… А можно ведь все по-иному повернуть. Гордость такую заиметь: буду не только хорошим специалистом, но человеком хорошим, матросом настоящим! Можно ведь?

- Конечно, можно, товарищ старший лейтенант^ Постараюсь!-ответил Ермолин с легкой душой.

- Вот это по-комсомольски, по-флотски! - подбодрил офицер.-А если трудно будет, снова спор с самим собой затеете - прошу ко мне. Помогу хорошему одолеть плохое. Всегда помогу!

Сорокин не мог не заметить, как повеселели у матроса глаза…

Но недолго держалось у Ермолина это хорошее настроение. Стоило ему расстаться со старшим лейтенантом, усесться одному на скамейку под кленами во дворе казармы, как неясная тоска начала посасывать сердце. Он смотрел немигающими глазами себе под ноги, не замечая шалостей ветра, гонявшего по утоптанной земле сухой, рано опавший кленовый лист, и думал о матери. Он представил ее, сидящую в вагоне, задумчивую, притихшую, без радости на лице. Ему захотелось перенестись к ней, сесть рядом, утешить ее. Он сказал бы сейчас матери, что не навсегда же они расстались! Вот выправит службу - предоставят ему отпуск, приедет в Сосновку… Но Александр тотчас же словил себя на этой мысли: «А когда это будет? В ту осень, лет через восемь?» Горькая усмешка тронула его губы. Он резко упрекнул себя: «Не то, все не то! Об этом ли надо говорить?» Он имел в виду свои ошибки.