Абдурахман Абсалямов - Орлята

Неподалеку завыл волк. Урманов вздрогнул и оглянулся. Обладателя чайника рядом уже не было.

— Полундра! Ну и гадина! Удрать хочешь?.. Не выйдет!

Галим увидел, как тот, пригибаясь, бежал но поляне. Прислонившись к сосне, он выстрелил. Беглец будто споткнулся, потом упал, раскинув руки.

Когда Галим подошел к нему, он был уже мертв.

— Продажная шкура! — брезгливо произнес Урманов и, взяв его винтовку с патронами, направился докладывать о чрезвычайном происшествии командиру отряда.

Большие дороги, широкие прогалины, населенные пункты отряд пограничников обходил стороной. Но когда на пути легли непроходимые топи да озерца, одну деревушку невозможно было миновать. Разведка доложила, что это ограбленная, сожженная и совершенно безлюдная деревня.

Урманов сидел с обнаженной головой около упавшей изгороди — это все, что осталось от деревни, где недавно беспечно бегали дети и хлопотливо звенели ведрами у колодца женщины.

Вдруг бойцы замерли: к ним стремительно бежала девушка в развевавшемся светлом платье. Откуда взялась она на этом пепелище? Ее мигом окружили плотным кольцом. Рослая, черноволосая, с голубыми глазами, с похожей на божью коровку родинкой под правым глазом, девушка горячо просила взять ее в отряд.

— Я все умею делать. Могу стрелять из винтовки и перевязывать раны.

Командира отряда интересовало другое.

— Давно здесь побывали немцы? — спросил он.

— Немцы совсем не появлялись. А финны были только вчера.

— Куда они ушли?

— Никуда они не уходили. В километре отсюда есть лесной поселок. Они там.

Командир отряда вскинул брови:

— А вы правду говорите?

— Я не обманываю. Я работала в райкоме комсомола, эвакуироваться не успела.

— Вы сумеете провести нас в поселок?

— Конечно!

В это время на окраине деревни завязалась перестрелка. Про девушку забыли.

Урманов схватил ручной пулемет и побежал туда, где перестрелка усиливалась. Пристроившись за грудой камней и бревен, он открыл огонь по финнам.

— За командира, за товарищей! — кричал Урманов.

На мгновение он выпустил пулемет, провел рукой по лицу. Теплая кровь расплывалась по щеке. Он понял, что ранен в голову. Вид собственной крови вызвал у него взрыв бешеного гнева. Он сам не предполагал в себе столько ярости. Стиснув горячий пулемет, он стрелял с ходу. Финны бежали, трусливо пригибаясь, как бежал от него недавно предатель. Это мелькнувшее в его сознании сходство еще больше разожгло Галима. Он бил из пулемета до тех пор, пока не опустел диск. Галим залег, сменил диск и снова нацелился в финнов, изредка на мгновение прекращая стрельбу, чтобы вытереть стекавшую на правый глаз и мешавшую ему видеть противника кровь.

— Товарищ, дайте я вам перевяжу рану, — сказала незаметно подползшая к нему та же девушка в новеньком светлом платье.

Не оборачиваясь к ней, Урманов крикнул с нетерпеливой досадой:

— Уйди отсюда!

— Не шумите, — ответила девушка голосом, не допускающим возражений, и стала перевязывать Галима.

Но Галим одной рукой упрямо отстранил ее:

— Не надо… не сейчас…

— А ты стреляй, не обращай на меня внимания, я же не мешаю тебе.

Спокойствие девушки передалось Урманову. Он, не отрываясь от пулемета, сказал:

— Только осторожнее, не вздумай поднять голову.

— Ничего, ты свою береги, — ответила девушка, закончив перевязку, и устроилась под защитой бревен.

Пользуясь ослаблением натиска финнов, Галим украдкой посмотрел на нее.

— Молодец, Маруся!

— Я не Маруся, я Лида, — сказала она.

— А меня Галимом зовут.

Девушка едва заметно кивнула головой, словно говоря: «Будем знакомы».

После боя Галим полушутливо сказал Лиде:

— Наверно, неловко воевать в шелковом платье и в таких лодочках. Может, наденешь мои ботинки?

Лида покачала головой:

— Нет, у нас, у карелов, есть такой обычай: человек перед смертью надевает все лучшее.

Лида произнесла это шутливо и в то же время грустно, и Галим ничего толком не понял.

— Почему ты говоришь — перед смертью?

— Да, перед смертью, — повторила Лида.

Во время этого разговора к ним подошел Верещагин, которого очень беспокоило ранение Галима. Урманов передал ему Лидины слова.

Убедившись, что Галим ранен легко, Верещагин поддержал товарища:

— Пустое… Назло врагу нам жить надо!..

Покраснев, Лида рассматривала его с наивным любопытством. Она видела, как моряки слушаются Верещагина, хотя он не был старшим по званию, и чувствовала большую душевную силу в этом богатырском теле.

Лида согласилась сменить на более подходящий свой праздничный, теперь изрядно потрепанный наряд. Кто-то снабдил ее гимнастеркой, кто-то брюками, Галим дал ей ботинки на толстой подошве. В первый же день она натерла ими ноги.

— Вот какие твои ботинки! — пеняла она. — Совсем без ног осталась. Придется тебе, Галим, тащить меня на спине.

— Что ж, мне станет не под силу — попрошу Верещагина, — улыбнулся Галим и увидел, как смутилась Лида.

— Ты знаешь, я боюсь его, — сказала она.

— Он не медведь, не укусит.

На привале Лида, отойдя в сторону, сняла ботинки и начала мыть ноги в холодной родниковой воде. Она прикусила губу, на глазах от боли выступили слезы. Вдруг она услышала шаги.

— Подождите, сюда нельзя! — покраснев, как анисовое яблоко, крикнула она.

Верещагин и Урманов нерешительно остановились.

— Мы тебе сапоги принесли, Лида, — сказал Андрей, — обувайся…

Пока девушка примеряла обновку, моряки отошли в сторонку. Вскоре, очень довольная, она поблагодарила их за заботу.

— Видишь, его совсем не надо бояться, — оказал Урманов.

Немного спустя Лида, покусывая ровными белыми зубами стебелек травы, уже расспрашивала моряков про их довоенную жизнь — бывали ли они в Москве, в Ленинграде, и чьи стихи они любят, и слушали ли они «Пиковую даму» в Большом театре, и участвовали ли в последних состязаниях по плаванию и марафонскому бегу, и еще о многом другом.

Верещагин спросил, почему у нее глаза северянки — голубые, а волосы южанки — черные. Лида улыбнулась и сорвала еще травинку.

— Все приезжие задают мне этот вопрос, — сказала она, — и вы тоже… Я родилась и выросла в этих лесах. Но дедушка мой был грузин, политический ссыльный. Он женился на моей бабушке, карелке. А отец — на русской девушке, поморке.

— Теперь мне ясно, — сказал Верещагин, — что у вас за характер, и я даже чуть-чуть догадываюсь, почему вы остались здесь.

Лида нахмурила брови. Замечание Верещагина, видимо, не понравилось ей.

— Ну, хватит заниматься моей родословной, — отрезала она, но тут же, мягко улыбнувшись, добавила: — Лучше расскажите о себе, ведь ваша жизнь куда богаче, чем жизнь лесной девушки.