Абдурахман Абсалямов - Орлята

Они шли почти босиком, — от обуви за эти дни остались жалкие опорки. Почти у всех опухли и кровоточили ноги.

Особенно страдал Захаров. Он сильно ушиб колено, спускаясь с кручи, и теперь еле тащился. Товарищи ему помогали чем только могли. Урманов нес его автомат.

Сели отдохнуть. Захаров прислонился спиной к валуну и задумался.

— А ну, выше голову. — сердито сказал Верещагин, подходя к нему. — Рано раскис!

Кто, я?! — быстро вскинув голову, сердито спросил Захаров. Его взгляд был полон огня, руки с такой силой впились в камни, что казалось, он раздавит их.

Верещагин улыбнулся:

— Вот это мне нравится. А то сидит опустив голову. Дай-ка осмотрю ногу.

Нога у Захарова распухла и кровоточила. Когда Верещагин начал ее ощупывать, Захаров заскрипел зубами и отвернулся.

— Перелома нет. Вывиха тоже, — подбадривал Верещагин. — Просто сильный ушиб. Рану сейчас промоем и перевяжем.

На четвертый день начал отставать Ломидзе. Щеки его заросли иссиня-черной щетиной, он казался старше всех, даже старше Шалденко, который мог, с его совсем светлыми льняными золосами, хоть неделю не бриться.

Никто не роптал, — после гибели лодки все эти лишения казались ничтожными. Моряки брели вдоль унылых валунных гряд, не отличая дня от ночи, а солнце, светившее почти круглые сутки, все ходило дозором, словно охраняло их от врагов.

На пятый день они увидели на берегу небольшого озера дом с верандой. Неотрывно следили за ним со своей высотки. Идти туда всем вместе было опасно.

— Смотрите будьте осторожнее, не попадитесь немцам в лапы! — сказал Краснов, посылая Шалденко с Урмановым в разведку.

Над озером летали голубовато-серые полярные чайки. Они то стремительно падали, чуть касаясь крылом воды, то взмывали вверх с блестящей рыбкой в лимонно-желтом клюве. Голодные моряки с завистью наблюдали за ними.

Разведчиков пришлось ждать долго. «Неужели погибли?»— раздумывали оставшиеся, зорко осматривая окрестности.

Но вот от постройки отделился человек, и они сразу узнали в нем Шалденко. Мичман вышел на видное место и стал сигнализировать двумя носовыми платками: все в порядке, спускайтесь вниз.

Когда они подошли, Шалденко доложил:

— В доме один старик норвежец. Увидев меня, сильно испугался. По его словам, в двадцати километрах отсюда стоит какая-то немецкая часть. Узнав, что я советский моряк, старик успокоился. Он говорит по-русски, раньше бывал в Петербурге.

Моряки обрадовались.

— А нет ли в доме телефона? — спросил Краснов.

— Нет.

— А радио?

— Ничего нет. Мы все проверили.

Оставив охрану, моряки поднялись на крыльцо. На столе уже появился закопченный чайник с горячей водой и две измятые кружки. Старик принес из сеней сушеной трески и что-то вроде лепешек. Но даже молодые зубы моряков с трудом справлялись с ними. Он очень извинялся, что не имеет ни чая, ни сахара, ни хлеба, ни молока. Немцы отобрали у него продовольствие, угнали корову, растащили вещи.

— Значит, не сладко при фашистах? — спросил Верещагин, дуя на горячую воду.

Старик смахнул слезу.

— Вот с чем оставили они меня на старости лет, — он поднял оборванную сеть и снова бросил ее на пол. — Будь они прокляты навеки!

— Мало проклинать, папаша, — сказал Верещагин. — Их надо гнать в три шеи. Так будет вернее.

Старик посмотрел на него и безнадежно покачал головой.

— Где чайке с орланом состязаться! — сказал он, тяжко вздохнув. — Орлана может победить только горный орел, — подумав, добавил он, — а горные орлы только у вас, в России.

Передохнув, моряки поблагодарили норвежца и собрались в путь. В любое время сюда могли нагрянуть немцы.

Старик дал им на прощанье трески, этой «полярной курицы», соли, лепешек.

— Идите вот так, прямо, — показывал он на еле заметную, уходившую в горы тропинку.

Моряки некоторое время шли по указанному стариком направлению, потом резко сменили курс на юго-восток.

— На старика надейся, да и сам не плошай, — сказал Краснов.

Моряки уходили все дальше от берегов Баренцева моря. Постепенно голые границы холмы сменялись высотками, покрытым мхом, лишайником, вереском, чаще стали попадаться чахлые карликовые березки, а дальше пошли уже ели и сосны. На мху появились первые цветы с сиреневыми лепестками, совсем без запаха.

Как-то в кустах вереска мелькнул золотой хвост лисы. У Шалденко зажглись глаза, он поднял было автомат, но Краснов скомандовал: «Отставить!» Попадалось много следов росомахи. Часто путь им преграждали быстроводные горные реки. Однажды несколько часов кряду искали брод и не нашли. Выручила случайность. Моряки напугали большого оленя, выбежавшего из-за каменной осыпи. Задрав рога на спину, он в два прыжка очутился на противоположном берегу.

— Ну, там, где олень прошел, пройдут и русские моряки, — сказал Шалденко, переиначив суворовские слова.

И они действительно прошли.

Моряки приближались к норвежско-финской границе. Краснов приказал приготовить оружие. Впереди, дозором, с величайшей осторожностью шли Верещагин и Шалденко, готовые ко всему. Но они так и не заметили, когда миновали границу.

Пошел ельник, почти непроходимый.

В дремучих лесах северной Финляндии казалось безопаснее, а главное — здесь можно было не голодать.

По старой пословице — у леса тысяча ушей — стрелять остерегались: того и гляди, их обнаружат, и тогда придется туго. Урманов из самодельного лука бил по зазевавшимся глухарям. Обязанности повара взял на себя Ломидзе. Он готовил из дичи прекрасные шашлыки. Попа далась морошка, моряки прозвали ее «северной земляникой», но вкуса в этой землянике почти не было.

Давным-давно кончились рыба и лепешки, которыми снабдил их гостеприимный норвежец. Но соль моряки расходовали очень скупо.

— Эх, жаль, нечем было отблагодарить старика, — сокрушался Верещагин.

Чем опаснее становился путь, тем сильнее жались друг к другу моряки. На ночевках выбирали такие места, где бы можно было быстро занять круговую оборону и удобнее скрыться. Однажды их разбудили странные звуки в лесной тишине. Кто-то будто бренчал на гитаре. Что бы это значило?

— Не мишка, ли? Он любит такие забавы, — сказал Шалденко.

И действительно, когда моряки на цыпочках пошли на «музыку», перед ними предстал медведь, — он щипал лучинку сухой ели.

Другой раз они набрели на поляне на большого волка. Он стоял над желтеньким олененком и рвал ему горло. Увидев людей, волк, бросив свою добычу, скрылся. В тот вечер у моряков был роскошный ужин. Но уже на следующий день порции были строго нормированы.

Проходили дни.

Казалось, дикой глухомани не будет конца. Ни выстрела. Ни намека на артиллерийскую канонаду. Даже самолет ни разу не пролетел за все эти дни. Моряки оборвались, обросли, и казалось, что все они одного возраста.