Абдурахман Абсалямов - Орлята

— Верно говоришь.

Поблизости разорвался снаряд. Все трое пригнули головы. Маленький осколок шлепнулся о каску комиссара и рикошетом отлетел к стенке окопа. Белозеров спокойно поднял его, повертел в руках и бросил на бруствер.

— Где Хаджар? — спросил он.

— Позвать, товарищ комиссар?

— Не надо, я сам пойду к ней.

— Связной, проводи товарища комиссара.

Тьма навалилась как-то сразу, и Хафиз даже удивился, заметив над головой звезды и серп луны. Бой утих. Уже подоспел и старшина с горячим обедом. Стоило только Хафизу увидеть перед собой дымящийся котелок, как он почувствовал, что зверски голоден. Содержимое котелка исчезло с поразительной быстротой. Старшина, зорко наблюдавший за командиром, предложил:

— Добавить, товарищ лейтенант?

— Если есть, не возражаю.

— Есть, есть. Я же получил на полную батарею…

Рука Хафиза застыла в воздухе. Скольких из тех, кому предназначался этот обед, уже нет в живых!.. Хафиз одного за другим представил себе погибших, и глубокая скорбь сжала ему сердце. Аппетит пропал так же внезапно, как и появился.

Об отдыхе батарейцам думать не приходилось — надо было укреплять позиции. Война — это, помимо всего, изнурительный труд, длящийся беспрерывно, днем и ночью. Здесь нельзя отложить дело до завтра, если даже нет сил сделать его сегодня. Здесь дорога каждая секунда, ибо все время направлен на тебя либо ствол автомата, либо ствол пулемета, либо ствол орудия. Тот живет, кто действует быстрее. Тот побеждает, кто не жалеет себя.

Из темноты донесся голос:

— Где найти лейтенанта Гайнуллина?

— Я здесь. Кто это?

Перед Хафизом вытянулся среднего роста боец. Голова у него была забинтована, а поверх бинтов надвинута каска.

— Товарищ лейтенант, привел в ваше распоряжение десять бойцов. Сержант Павлов.

— Десять бойцов? — не скрывая своей радости, переспросил Хафиз. — Где же они?

— Здесь на берегу.

— Кто вас прислал?

— Комиссар Белозеров. Он приходил к нам в медсанбат… Ну… рассказывал, как вы здесь воюете. А мы, легкораненые, решили пойти на подмогу.

— Артиллеристы?

— Точно.

— Отлично! Веди сюда своих солдат, товарищ сержант.

Сержант растворился в темноте.

— Старшина, — позвал Гайнуллин, — можно еще ждать толку от твоего термоса?

— Десять человек накормлю вполне.

— Прекрасно. Встречай товарищей вкусным обедом. — Заревом пожарищ охватило полнеба, Зловещий багрянец дрожал и колыхался, то тускнея, то вспыхивая с новой силой. Клубы дыма, нависшие над городом, казались на фоне кроваво-красных языков пламени страшнее, чем обычно.

«Нет, никогда человечеству не забыть величия подвига наших советских людей, — думал Хафиз, не отрывая глаз от чудом уцелевшей высокой каменной стены, похожей издали на одинокий силуэт элеватора в пустынной степи, единственной уцелевшей стены в этом море огня и дыма, — Отсюда им никогда вперед не двинуться, хотя за Волгой еще много земли. Не двинуться, потому что советский народ решил именно здесь остановить врага».

Это было не отчаянное упорство погибающего. Это было высокое сознание своего долга перед родиной.

Дни и ночи бушевали в Сталинграде пожары. Гром орудий не умолкал до поздней ночи, Только перед самым рассветом, когда темнота особенно сгущается, на очень непродолжительное время приходила относительная тишина.

Лишь в такие минуты и могла отдаться Хаджар мыслям о Наиле. Разлука только углубила ее чувство. В душе ее хранились для Наиля самые нежные, самые сокровенные слова. Намаявшись за сутки, уже в полудреме, она иногда шептала их, и тогда ее охватывало ощущение такого огромного счастья, что весь следующий день она ходила будто окрыленная. Она почему-то верила, что вражеские пули и осколки не коснутся ее, не посмеют нарушить то светлое и праздничное, что пело в ее сердце. И тогда страх совершенно покидал ее.

Вспоминая часы, проведенные с Наилем, она не могла не вспомнить школу, ее вторую семью — школьных подруг и товарищей: Лялю, Муниру, Хафиза, Галима, что помогли ей забыть тяжелую жизнь в собственной семье. Она мечтала посидеть с ними за одним столом, посмотреть в их глаза, приветить их словом, жестом. Война научила ее еще больше любить люден, дорожить хорошим отношением. Расставаясь по окончании десятилетки, они давали друг другу торжественные клятвы дружить всю жизнь. А вот теперь, на фронте, у нее появились новые друзья. Но это не значит, что она забыла старых. Какое большое и прекрасное чувство — дружба! Как было бы трудно ей вдали от Наиля, особенно в такое суровое время, если бы не было друзей…

Счастье!.. Даже звучит это слово так, будто веет теплым ароматом полевых цветов, пригретых ярким летним солнцем. Сегодня Хаджар так счастлива — получила письмо от Наиля. Она читала его, а слезы текли, текли неудержимо… Она не знала, не верила раньше, что можно плакать от радости.

И девушка размечталась. Вот кончится война. Наиль и Хаджар возьмут отпуск и на пароходе приедут сюда, в город славы. И, поднявшись на высокий волжский берег, она расскажет: вот здесь стояли орудия первого дивизиона, там, подальше, — второго, а еще дальше — третьего. Немного вперед было выдвинуто орудие Героя Советского Союза сержанта Степанова, который, между прочим, был влюблен в нее, Хаджар. А по этим ходам сообщения ходил под огнем их любимый школьный учитель, комиссар полка Петр Ильич Белозеров. Чуть пониже был блиндаж командира полка Абросимова; отсюда он разговаривал с Хафизом Гайнуллиным, командиром батареи. А вон туда, под крутой обрыв, Хаджар относила раненых.

…Это было днем на КП. Фашистские асы бомбили позиции полка. Земля стонала и содрогалась. Хаджар, зажав письмо в руке, широко открытыми глазами смотрела, как над головой ходуном ходили тяжелые накаты. Когда немного утихло, она побежала в батарею. Раненых было двое: один тяжело — в живот, другой легко — в предплечье.

Хаджар перевязала их и потащила тяжелораненого в укрытие. Тут ее ранило в первый раз — мина ударила в бруствер. Хаджар вскрикнула и осела на дно траншеи. Артиллерист, которому Хаджар только что перевязала раненое плечо, опустился рядом.

— Ранена, сестра?

— Идите в укрытие, — выдавила Хаджар сквозь сжатые зубы, чувствуя, как горячая кровь струится по ноге.

Боец не уходил.

— Идите! — повысила голос Хаджар.

Боец понял, что она стыдится при нем перевязать раненую ногу.

— Не стесняйся, сестра… Я помогу.

— Идите! — уже крикнула Хаджар и с такой мольбой посмотрела на бойца, что тот немедленно поднялся и пошел в укрытие.

— Простите, — лишь сказал он и больше не оглянулся на Хаджар.

Девушка была ранена в правое бедро. Оглядываясь по сторонам, она разрезала ножом брюки и сама перевязала себя, страдая больше от стыда, чем от боли. В это время с огневой первого взвода послышался стон: