Абдурахман Абсалямов - Орлята

Назавтра, едва проснувшись, она первым делом справилась о состоянии здоровья раненого Белозерова.

— Батальонному комиссару лучше, — ответила сестра.

Обрадованная Мунира тут же рассказала сестре, что это ее школьный учитель, и заторопилась к нему.

Петр Ильич крепко спал. Мунира постояла у изголовья, положив руку на его горячий лоб. Осмотрев других раненых, она опять вернулась к нему. Теперь Белозеров лежал с раскрытыми глазами.

— Как вы себя чувствуете, Петр Ильич?

— Мунира!.. Это действительно ты?.. А я уже начал думать, что у меня бред…

Мунира поправила ему подушку, провела кончиками пальцев по его теперь совсем седым волосам.

Петр Ильич закрыл глаза. Губы его прошептали те же слова, что и тогда, в операционной: «Я счастлив…» Потом, словно сообразив, что Мунира может не понять его, он заговорил с трудом, слово за словом:

— …В тяжелые годы… вы… вместе со страной. Для учителя… воспитателя… это очень… большое счастье. Спасибо… я… горжусь вами…

«Я пока сделала так мало, так мало…»— подумала Мунира, но ничего не сказала: нельзя волновать больного.

Немного спустя Петр Ильич снова позвал Муниру. У него в полевой сумке лежит письмо. Письмо рабочим Казани. Он просит Муниру отправить его в райком партии. Мунира заверила его, что все будет сделано.

На противоположной стороне кто-то невнятно выкрикивал:

— Хаджар!.. Хаджар!..

Петр Ильич вздрогнул, раскрыл глаза:

— Сержант Степанов… со вчерашнего дня кричит…

— Сестра! Не поднимайте головы! Стреляют из пулеметов… Берегитесь! — продолжал бредить Степанов.

Мунира подошла к раненому. Лицо и голова его были в бинтах, виднелся только рот. Это его вчера оперировал первым Степан Гаврилович. А самого уже нет в живых… Лежит сейчас, бедный, в последнем вагоне, покрытый простыней. Спас жизнь не одной сотне бойцов и командиров и вот теперь ушел… навсегда… Муниру опять обожгла боль. На глаза навернулись слезы.

— Это из нашего полка, — пояснил сосед раненого сержанта, — Степанов. Герой Советского Союза. Зовет свою санитарку… У них в дивизионе была. Такая хорошая дивчина. Погибла, говорят.

Послышался слабый голос Петра Ильича:

— Мунира…

Она подошла к нему.

— Вам что-нибудь надо, Петр Ильич?

— Степанов… про нашу Хаджар…

Мунира ахнула, только сейчас до конца вникнув в смысл слов, произнесенных бойцом-украинцем.

— Хаджар? Погибла?

Петр Ильич молча закрыл глаза.

Выдержка, не оставлявшая Муниру на протяжении последних, наполненных тяжелыми неожиданностями суток, вдруг покинула ее. Бессильно прильнув лбом к оконному стеклу и закрыв лицо руками, она тихо, сдерживаясь, зарыдала.

Стекла дрожали от перестука колес на стыках рельсов. Подвесные койки мерно покачивались. Раненые примолкли, провожая задумчивым взглядом мелькавшие в окнах вагонов по-осеннему печальные березки да осины с редкими пожухлыми листьями.

На повестке заседания бюро райкома партии стоял один вопрос — о выполнении заводом «Серп и молот» нового заказа.

Кроме директора и секретаря парторганизации на бюро были вызваны также начальники основных цехов, в том числе и Рахим-абзы Урманов.

За столом секретаря райкома партии сидела Суфия Ильдарская. Она внимательно слушала докладчика, часто делая пометки в лежащем перед ней на столе блокноте.

— Наш новый заказ особый, он для фронта, товарищи — говорил директор, пожилой мужчина лет пятидесяти пяти. — А это обязывает. Коллектив нашего завода хорошо понимает это и работает, не жалея сил. За последнюю пятидневку мы сдали готовой продукции вдвое больше, чем за предыдущую…

Дальше директор подробно рассказал, как работает каждый цех в отдельности, какие в них есть неполадки технического и хозяйственного характера, чего не хватает и какая помощь нужна со стороны райкома партии.

— Вы ничего не говорили о людях, — сказала Суфия-ханум. — Расскажите о них. Нас это очень интересует.

— Ну, об этом расскажет наш секретарь товарищ Ефимов.

Слово дали секретарю парторганизации Ефимову.

Это был уже не тот простой и горячий парень, каким его видела Суфия-ханум в начале 1940 года. Исчезла прежняя мешковатость. Полувоенный костюм подчеркивал спокойную строгость и внутреннюю подтянутость. Манера говорить стала более сдержанной, зато увереннее звучал голос.

Ни разу не заглянув в свои свернутые трубочкой записи, Ефимов говорил о заводских людях с любовью и гордостью. Он рассказал о ветеране завода, старом пенсионере Парамоне Васильевиче, который после десятилетнего перерыва, с первых же дней войны вернулся на производство. Рассказал о фрезеровщике Федоре Кадочникове, который, потеряв в боях под Москвой ногу, вернулся в цех, чтобы помогать родине в тылу. Рассказал о бригадире фронтовой молодежной бригады Наде Егоровой, о начальнике цеха Рахиме-абзы Урманове, которого выдвинули в начальники цеха из сменных мастеров, и о многих других.

Начались прения.

Рахим-абзы, внимательно слушавший, а кое-что и записывавший, изредка поднимал голову, чтобы понаблюдать за Суфией-ханум. Ему нравилось, как эта женщина по-деловому, толково и стремительно вела бюро. Он не любил длинных заседаний, быстро уставал от многословия и тогда впадал в рассеянность. Обсуждение работы их завода кончилось гораздо скорее, чем он ожидал, хотя выступали все, кто был вызван на бюро. И он тоже.

Когда кончились прения, Суфия-ханум встала и внимательным взглядом обвела присутствующих.

Среди них не было, да и не могло быть, ни Николая Егорова, ни Ильяса Акбулатова — они воевали с первых месяцев войны — но Суфия-ханум прежде всего заговорила о них, об их замечательном начинании — личном клейме, о желании сдавать готовую продукцию не в ОТК, а своей собственной совести. Эти слесари-ударники сейчас на фронте. Но их начинание надо поддержать и развить.

— С завтрашнего дня вам придется работать в новых условиях — план вашего завода увеличивается вдвое. Чтобы выполнить этот план, необходимо мобилизовать весь коллектив завода, а пример должны показать коммунисты и комсомольцы…

Суфия-ханум ненадолго задержала Ефимова после заседания бюро, чтобы сказать ему, что она получила письмо от депутата казанских избирателей в Верховный Совет Петра Ильича Белозерова, которое адресовано рабочим Казани. Завтра письмо опубликуют в газетах, и его надо будет прочесть по цехам завода. Это поможет партийной организации завода мобилизовать коллектив на досрочное выполнение плана.

— Если у меня не будет очень срочных дел, постараюсь приехать сама.

Суфия-ханум крепко пожала руку Ефимову.

— Да, чуть не забыла, — спохватилась она. — Что это товарищ Урманов так сильно изменился — осунулся, похудел? Пожалуйста, узнайте: здоров ли он?