Петр Проскурин - Горькие травы

У Юлии Сергеевны и Дербачева внешне в отношениях ничего не изменилось. Работы накопилось много, и Борисова часто задерживалась в обкоме.

В один из таких мокрых мартовских вечеров она сидела в своем просторном и пустом кабинете. Секретарь давно ушла, и еще кто-то заглянул, попрощался и осторожно прикрыл дверь, кажется кто-то из отдела; она не узнала ни голоса, ни лица и продолжала просматривать отчеты райкомов по культмероприятиям. Около одиннадцати тихо и медленно собралась, не стала вызывать машину, спустилась и, кивнув дежурному милиционеру, молодому серьезному парню, вышла на улицу. В лицо ей ударил мягкий, снежный ветер, вмиг залепил глаза. Город тонул в снегу, в защищенных местах снег падал спокойными крупными хлопьями, а на скрещении улиц ветер крутил, рвал снежную заметь, люди прятали лица в воротники. Юлия Сергеевна шла, с наслаждением подставляя лицо мокрому снегу; ей было все равно, куда идти, и она шла, ни о чем не думая. Незаметно засветились фонари Гоголевского бульвара вдоль гранитной набережной. В их скудных пятнах света косо и густо летели снежные хлопья. С реки снег выдувался потоками, и Юлия Сергеевна совсем в нем увязла. Снег набрался в высокие теплые ботинки. Сбивая его, она постучала каблуками. В этом году надо хорошенько отдохнуть и полечить маму. Пусть съездит на курорт, она заслужила. Вот только надо ее уговорить посоветоваться с врачами.

Юлия Сергеевна не услышала подъехавшей сзади машины. Она подкатила беззвучно, почти невидимая в метели, остановилась от Юлии Сергеевны в двух шагах.

— Одну минуту, — сказали ей сзади.

Она повернула голову и в полумраке увидела лицо совсем не старого человека, смутную фигуру другого, возле машины.

— Добрый вечер, Юлия Сергеевна. Мы вас с трудом отыскали. Генералу Горизову необходимо поговорить с вами.

— Как, сейчас?

— Он очень занят и не мог быть у вас лично. Заранее просит извинить. Разговор безотлагательный.

Она запоздало пожала плечами и возмутилась, находясь уже в машине.

Она понимала: выражать протест этим бесстрастным, подчеркнуто вежливым людям бесполезно. Бесполезно и задавать вопросы. Она откинулась на сиденье и молча глядела в затылок шофера.

Машина, черная, стремительная и ловкая, неслась по улице. В машине пахло кожей и крепкими духами, и Юлия Сергеевна внутренне кипела все больше. Окажется, конечно, недоразумением, но все-таки — что за наглость? Стараясь определить направление, Борисова вспомнила разговоры о том, что органам никак не удается накрыть окончательно банду Фильки Зайца, ее корни уходили еще в военные годы оккупации.

Таких ночей с острым, головокружительным ощущением опасности в прошлом у нее немало. В одну из них, когда уже слышался грохот приближавшегося фронта, им, группе со специальным заданием, пришлось здорово поработать. Немцы взрывали город, нужно было спасти его, остановить разрушение. Легко и просто сказать — «остановить», «спасти город». И всего двадцать три человека — тщательно подобранная, проверенная группа. Славка Коломийцев, из числа редких по остроте ума людей, до войны тоже студент Осторецкого педагогического института, был влюблен в нее. Он возглавлял одну из самых засекреченных групп подполья, значился под кличкой «Гвоздь». Он служил в городской полиции и пользовался у своего «отечественного», как он любил говорить, начальства и у немцев самой безукоризненной репутацией. Как сейчас, помнятся его цыганские глаза и светлая копна волос. В ту ночь все в городе замерло, только по главным улицам двигались растрепанные, отступающие немецкие части. Потом их движение оборвалось, комендатуры все выехали. Город перешел во власть саперного батальона и роты эсэсовцев. Оставшиеся в городе жители попрятались на окраинах. Юлия Сергеевна слишком хорошо ее помнила, ту ночь, тоже в марте — с двадцать третьего на двадцать четвертое, мокрую весеннюю ночь. Взрывы в разных концах города, сырой дым от пожаров. Он окутывал город все плотнее и гуще. Как на грех, не было ветра, и кварталы, целые районы погружались в тяжелый дым.

Все они, двадцать три человека, собрались в старом каменном подвале на берегу Острицы. Складской купеческий полуразрушенный подвал, кажется, еще пах старой селедкой и мылом.

— Нам не удалось выкрасть схему минирования города, — сказал Коломийцев. — Придется работать вслепую. Разделиться на группы по два человека, разойтись по всему городу. У нас достаточно гранат, автоматов. Мы должны поднять панику. Шесть человек пойдут в центр, точно в указанные места. Антон, быстро сообщи, расстановку. Наше счастье, город заминирован заранее лишь частично — ночные сведения. Все остальное делается на ходу. Нужно вступать в открытый бой, панику, панику поднять, да здравствует паника! Ребята, у немцев нет времени. На рассвете или чуть позже подоспеют наши. Теперь идите. Никаких прощаний. Некогда, ребята.

И теперь и тогда Юлии Сергеевне было лестно, что Коломийцев выбрал именно ее. Они пробрались на угол двух основных улиц города — пустынно, тихо, дымно. Только взрывы, взрывы — немцы уничтожали промышленные объекты на окраинах, до центра пока еще не дошла очередь. Взрывы следовали один за другим с короткими интервалами в десять — пятнадцать минут. Земля откуда-то из глубины толчками билась в подошвы. На уцелевших осколках стекол играли отсветы пожаров.

— Слышишь? — спросил Коломийцев.

— Наши, — отозвалась она. — А там? Слышишь, в двух или трех местах. Слышишь, опять.

Они прижались к стене драматического театра.

— Приготовь гранаты, Юлька. Стой здесь — удобно. Если что — рядом проход. Я вон туда — за угол. А ты давай в подъезд.

— Там ничего не увижу.

— Увидишь. Тише…

Было темно и дымно. Она провожала его глазами, высунув из подъезда голову. Он шел бесшумно и мягко в колеблющихся, падающих откуда-то сверху отсветах пожаров. Она расстегнула сумку с гранатами, передвинула ее удобнее. Тут и раздался крик Коломийцева. Выхватив гранаты, она увидела выкатившийся из-за угла клубок человеческих тел. Он рычал, рассыпался и опять сбивался в плотную кучу. Человек пять или шесть бегали кругом, не зная, с какой стороны подступиться. Она похолодела, приросла к холодному, ослизлому камню подъезда. Неподалеку хлестнула автоматная очередь. «Наши», — подумала она, не в силах сдвинуться, шевельнуться.

— Гранаты! Гранаты, Юлька! — услышала она полузадушенный голос Коломийцева и, решившись, одну за другой метнула две или три гранаты в самое месиво из человеческих тел.

Упала на землю, услышала взрывы и стоны — один кричал невероятно тонко, пронзительно, по-заячьи. Крик, похожий на раскаленную длинную иглу, заставил и ее закричать, обезуметь и бешено стрелять из автомата по серым, метавшимся посреди улицы теням. Опомнилась и стала отползать в подъезд, опять увидела молчаливые тени, движущиеся прямо на нее. Она нащупала гранату, легла на бок и швырнула ее, и она взорвалась еще в воздухе. Ей в глаза ударил яркий мертвенный свет, он повис рваным пятном…