Александр Демченко - Серебряные крылья

— Та-ак. — Барвинский обернулся к ним и снова посмотрел на шахматы: — Значит, охраняете?

Зацепа обиделся. Не только за себя — за всех летчиков, которые днями и ночами безвылазно парятся в высотных костюмах, готовые в любую минуту вылететь навстречу противнику. А тут: «Охраняете?», да еще с такой издевочкой в голосе…

— Охраняем, товарищ генерал, — серьезно сказал Зацепа. — Хотя точно знаем, что нас никуда не пошлют.

— Почему не пошлют?

— Потому что у нас техника новая, а опыта, как говорится, маловато.

— Ну и что из этого?

— Куда спокойней посылать тех, кто летает на старых военных истребителях.

Генерал посмотрел на часы и громко произнес:

— Вам — воздух!

Зацепа не поверил услышанному, но Фричинский заорал как бешеный: «Воздух!» — и, схватив с тумбочки гермошлем, стал поспешно натягивать его на голову. Вбежал солдат-высотник и бросился помогать одеваться летчикам. Уже на ходу они похватали перчатки и наколенные планшеты.

Топот ног, шум, суета — все смолкло. Генерал остался в дежурном домике один, а с улицы уже доносилось фырканье турбостартеров, раскручивающих турбины. Генерал посмотрел на часы: летчики пока укладываются в норму, отведенную для взлета по команде на реального противника.

Разрешили выруливать, а Зацепа все еще не верил, что их будут поднимать. Просто генерал решил проверить, уложатся ли летчики вовремя. Сейчас им скомандуют: «Зарулить обратно!» Тренаж. Наверное, так же думал и Фричинский, потому что, когда с КП передали: «Вам взлет!» — он переспросил, словно ослышался: «Взлет?»

Пара истребителей отошла от земли. С командного пункта донеслось:

— Курс девяносто. Режим максимальный.

«Чудеса! — все еще не верил Зацепа. — Вот тебе и тренаж».

Солнце утонуло за далекими гребнями гор, и запад алел, как расплавленный металл. Земля сумрачно глядела из своих глубин, и тревожный холодок закрадывался в сердце. Пора бы уж давать команду на возвращение, а ее нет и нет, и машина-птица несет старшего лейтенанта Зацепу все дальше от аэродрома, от милого уютного таежного гарнизона, а внизу зияет темная мрачная пропасть. В пугающую неизвестность мчит их властная воля генерала.

«Вдруг и правда на реальную цель подняли?» — внезапно подумал Валентин, и, словно в подтверждение его догадки, с земли прозвучала отрывистая команда:

— До цели двадцать! Разворот левый, крен максимальный!

Самолет Фричинского резко развернулся на новый курс. На фоне темнеющего неба Зацепа с трудом различал машину ведущего.

— Включаем АНО [2] АНО — аэронавигационные огни. , — передал Фричинский. В голосе командирская твердость и спокойствие, как будто он только и занимался тем, что всегда летал ночью.

«Чему радуется, чудак!» — усмехнулся про себя Зацепа, но тут же по достоинству оценил Фричинского: молодец, не забыл об АНО. Да, но где они включаются? Взгляд Зацепы заметался по кабине, в которой уже по-хозяйски поселилась темнота. А где подсвет приборов?

— Цель впереди, слева…

Бирюлин только успел погрузиться в мягкую, ласкающую теплом воду, как резкий звонок разорвал тишину дома. Звонил белый телефон — прямая связь с командным пунктом. Бирюлин выскочил в прихожую, схватил трубку.

— Да, слушаю!

— Товарищ полковник, докладывает ответственный. В воздух поднята дежурная пара.

— Кто поднял?

— Генерал Барвинский. Он на КП.

— Барвинский? — Бирюлин поджал босую ногу. — Как он оказался на КП?

— Прилетел на транспортном.

— А почему мне заранее не сообщили?

— Не знал, товарищ полковник. Я думал, привезли какой-нибудь груз.

— Ладно. Цель какая, учебная?

— Так точно, учебная.

Бирюлин глянул в окно: сумерки. «Надо немедленно на аэродром: кто знает, какую еще вводную подкинет генерал ради воскресенья!»

— Машину ко мне!

— Уже выслал.

Бирюлин, задыхаясь, взбежал на вышку. Генерал сидел в сторонке от штурмана наведения и спокойно покуривал сигарету.

— Товарищ генерал… — начал было докладывать Бирюлин, но Барвинский перебил его.

— Садись, Владимир Иванович, — сказал он и рассмеялся. — Я здесь немного шороху в твоем хозяйстве навел. Пилоты молодчаги, держатся орлами. Я их на контрольную точку поднял, перехват уже состоялся. Возвращаются…

Бирюлин сел не сразу, вначале склонился над картой-планшетом, поглядел, на каком удалении находятся самолеты и какой у них остаток горючего, и, только убедившись, что все обстоит благополучно, присел на краешек табурета. Но вдруг, что-то вспомнив, опять вскочил:

— Дежурный, посадочные прожекторы выставлены?

— Так точно!

— Волнуетесь? — повернулся к командиру полка генерал.

— Они ведь ночью еще не летали.

…Густая синева лепилась к стеклам кабины. Ночь спешила на землю. Она торопилась обогнать самолеты, мчавшиеся в эти минуты с огромной скоростью над неуютными насупленными сопками.

— Как самочувствие? — вполголоса спросил Фричинский у ведомого.

— Я не в восторге, — мрачно отозвался Зацепа.

— Прекратить разговоры! — нарочито строго прикрикнул Бирюлин, чтобы подстегнуть летчиков, заставить их сосредоточиться.

…По гарнизону быстро разнеслась весть: с аэродрома поднята дежурная пара. Это было ново, это было уже событие: все знали, как бережно нянчится Барвинский с их полком, даже от боевых дежурств на время переучивания освободил.

«Кончилось золотое времечко», — сокрушались летчики, которые уже попривыкли жить без боевых дежурств, тревог, изматывающих учений. Офицеры, особенно «старички», знавали, как круто умеет заворачивать генерал Барвинский: у него в затишке не отсидишься, и ласковая рука повседневной опеки явление хотя и приятное, но временное, имеющее определенный предел. «Он еще спросит с нас за райскую жизнь…» — говорили они. И это время пришло.

Замполит подполковник Будко побывал в дежурном домике, где уже заступила ночная смена — опытные первоклассные летчики, позвонил дежурному по части, чтобы все у него было «в ажуре» (мало ли что у генерала на уме: возьмет и объявит ночью тревогу!), потоптался на командном пункте, переживая за исход полета, потом решил проверить, правильно ли расставлены посадочные прожекторы. Спускаясь по крутой лесенке, нос к носу столкнулся с Митрохиным.

— Анатолий Иванович, слышал, в воздухе твои.

— Мне-то что. Кто их поднимал, тот пускай и за папаху держится, — ответил комэск.

…На высоте десять тысяч метров, окруженный темнотой, вел машину Зацепа. Земля уже погрузилась во мрак, и только запад дотлевал, как в костре уголья. Валентин не был в небе одинок: рядом летел его напарник. И все-таки было не по себе: пугала кабина. Уютная, обжитая днем, теперь она изменилась и стала чужой, незнакомой. А кто летал, тот знает, как важно для летчика чувство привычности. Зацепа не сразу находил знакомые рычаги и выключатели и с запоздалой тоской укорял себя, что не утруждался на тренировках в быстром нахождении приборов вслепую, как этого требовал Волков. К этим требованиям Зацепа относился скептически, считая их командирской блажью: слепые-де не летают. А вот пришлось, и он насилу отыскал и включил бортовые огни. На всякий случай, немало пошарахавшись, обнаружил и запомнил, где выпускаются посадочные фары: вдруг не догадаются осветить полосу!