Александр Демченко - Серебряные крылья

Фричинский, судя по голосу, чувствовал себя намного уверенней. Он первым догадался включить АНО, без которых различить в полете самолет ведущего было бы просто невозможно; он вел с землей радиообмен, в котором не ощущалось обеспокоенности.

…Когда последний самолет мелькнул в лучах прожекторов и покатился по бетонированной полосе между длинными рядами посадочных огней, все, кто присутствовал на вышке, облегченно вздохнули. Лишь непроницаемое лицо Митрохина не выражало ни радости, ни гордости за своих подчиненных, немигающие глаза смотрели в какую-то недосягаемую для других точку.

— Митрохин, ваши летчики? — спросил генерал.

— Так точно, мои.

— Пригласите их, пожалуйста, сюда.

— Слушаюсь!

Вслед за Митрохиным один за другим вышли и остальные. Остались только двое — Барвинский и Бирюлин.

— Ну-с, что скажешь, Владимир Иванович?

— Пилоты с заданием справились, — скупо ответил Бирюлин.

За спиной раздался баритон Фричинского:

— Товарищ генерал, задание по перехвату цели выполнено!

— Молодцы! — Лицо генерала посветлело. — Приказ выполнили отлично: контрольную цель перехватили и сели замечательно. За образцовое выполнение задания объявляю благодарность!

— Служим Советскому Союзу! — дружно гаркнули Фричинский и Зацепа.

Когда они ушли, Барвинский снова обратился к Бирюлину:

— Вот что, Владимир Иванович, считаю, что с твоими летчиками нянчиться довольно. Новой техникой они овладели, почувствовали уверенность в своих силах, а это много значит. Отныне начинайте усложнять им задания, нагружайте их побольше, ставьте в условия реальной боевой обстановки. Представьте к правительственной награде наиболее отличившихся при переучивании людей. Не забудьте включить и сегодняшнюю пару.

— Зацепу погодить бы еще, — возразил Бирюлин.

— Почему?

— Неуравновешенный. Того и гляди, номер какой-нибудь отколет… Мальчишество из него так и прет!

— Мальчишество, говоришь? Что ж, согласен. Но не тебе мне говорить, что вот такие пытливые, порой неуравновешенные, ошибающиеся мальчишки взрослеют и становятся асами. Становление летчика, милый мой, процесс сложный. А Зацепа как раз и становится сейчас летчиком…

Зацепа и Фричинский ходили именинниками: удачный перехват контрольной цели и благодарность от генерала сделали их героями дня. Особенно изменился Зацепа. Он стал немногословным и серьезным, на занятиях старался держать себя строго. Раньше он любил забираться на «Камчатку» и сыпать оттуда реплики, вызывая веселое оживление друзей и неудовольствие командиров, в том числе Митрохина. Теперь садился непременно за первый стол, старательно вписывал в рабочую тетрадь указания на летный день, делал пометки, не расставался с инструкцией летчику и вообще стал мало походить на прежнего неугомонного Зацепу.

— Капитан Волков, объясните, что это значит? — Митрохин потряс в воздухе стопкой полетных листов.

Коренастый, крепко сбитый Волков стоял перед командиром эскадрильи и молчал. Его крупное, грубоватое лицо наливалось медью, а воротничок рубашки, казалось, вот-вот лопнет на шее.

— Я вас спрашиваю, почему вы игнорируете мое указание, чтобы каждый полет на полигон выполнялся на малой высоте?

— Вчера была сложная погода, и мы летали за облаками…

— Неважно. Надо было записать малую высоту!

— Но это же очковтирательство! — выкрикнул с места Зацепа.

— Я вас не спрашиваю! — обрезал его комэск и продолжал распекать Волкова: — Вот видите, к чему приводит ваша личная неисполнительность? На вас глядя, распустились и ваши подчиненные. А с вами, — Митрохин повернулся к Зацепе, — с вами у меня тоже есть о чем поговорить. Почему вы стреляли вчера без холостого захода?

— В боевой обстановке…

— Прекратить демагогию! Что вы привезли?

— «Баранку», — потупился Зацепа.

— Вот цена вашей отсебятины! Почему-то Иванов или Заикин выполнили упражнение на «четыре», а вы получили двойку. Вы тянете всю эскадрилью назад…

— Но ведь надо учиться поражать цель с первого захода, а не висеть над нею, пока тебя собьют. Мы должны учиться тому, что необходимо на войне!

— Боюсь, не придется вам завтра учиться, если будете себя так вести.

Фричинский дергал Зацепу за рукав и шипел, как гусь:

— Молчи, еще от полетов отстранит.

Это подействовало: ведь назавтра им запланировали воздушный бой.

— Завтра при воздушном бое не вздумайте заниматься отсебятиной. Помните: с обусловленным маневром…

— Опять с обусловленным, — проворчал Зацепа, но так, чтобы комэск не услышал.

Зато во время перерыва, когда Митрохин ушел, Зацепа дал себе волю. Все, что накипело, так и рвалось наружу.

— Сплошное очковтирательство! И эти малые высоты, и воздушные бои! Как будто мы дети. А если я вырос из ползунков? Если я на большее способен? Думаете, враг будет драться с обусловленным маневром? Рутина все это. Надо бороться с нею, а не молчать!

— Приказы не обсуждаются, — добродушно похлопав его по плечу, сказал капитан Волков.

Зацепа знал упрямство Волкова. Перемолчит, а в воздухе поступит по-своему. И летает как бог, железная хватка у него. А Зацепа молчать не мог.

— Конечно, — горячился он, — если мне прикажут: лети и сбей противника — я полечу. А собью, если я не умею? Если меня учат тому, что топано-перетопано? Надо готовиться к схватке с сильным! А мы летаем на высоте тысяча метров, а в летной книжке пишем малые высоты. Кого мы обманываем? Приедет начальство, посмотрит наши бумаги: «Ах, молодцы, дела у вас отличные!» А мы на малых высотах и не умеем.

— Дались тебе, Валек, эти малые высоты! Не полет — сплошная мука: того и гляди, в сопку воткнешься! — сказал обычно молчавший Иванов.

— Тебе бы на транспортных летать, оно спокойнее! — огрызнулся Зацепа.

— Да что ты ему доказываешь! — Фричинский отвел Зацепу в сторону. — Давай завтра сразимся без всяких компромиссов?

— Давай! — загорелся Зацепа. — Кто кого.

…Десять минут, Бой будет длиться всего десять минут, но это будет трудный, бескомпромиссный бой. Хватит играть в поддавки! Пускай Митрохин как хочет, а они будут драться на равных, используя все тактические и пилотажные приемы. Кто из них выйдет победителем, об этом скажет пленка фотокинопулемета — самый объективный судья.

Зацепа вырулил вслед за Фричинским на взлетную полосу. Он видел блестящую обшивку самолета ведущего, прозрачный колпак кабины, косые срезы пушек… Все так знакомо, но так необычно и волнующе…

Рванулась навстречу мятущаяся земля, хлопья облаков, синее небо. Друзья летели в боевом порядке «пеленг», и Зацепа не отводил от ведущего пристального, будто привороженного, взгляда. Томительно текли секунды. Проплывала внизу земля, местами заснеженная, с лесными массивами, с застывшим блеском таежных речек, с острыми, как клыки, скалистыми горбами хребтов. В стороне остался город — дымная завеса, под которой упрятаны улицы и дома, скрыта жизнь. На мгновение подумалось о Любаше — что, интересно, она сейчас поделывает? Может, услышав гул самолетов, подняла вверх глаза и пытается отыскать их в бесконечном, бездонном небе? И думает ли о нем?