Николай Москвин - Конец старой школы

А сам оторвал листья с фикуса и побежал в Минину комнату. Открываю дверь, а Надя сняла уже кофточку, и плечи у нее голые. Она крикнула: «Ах, нельзя!» А я говорю: «Мина прислала листья для венка, я смотреть не буду и зажмурюсь!» Зажмурился, подхожу, а сам смотрю. Надя спиной ко мне стоит. Я беру листья и начинаю их втыкать Наде в волосы и говорю: «Мина так сказала сделать». Надя тут хватает шаль и хочет закрыться с головой. А я листья бросил и шаль не пускаю. Надя начала сердиться и визжать, а я схватил ее и поцеловал ей плечо. Она закрылась шалью и в меня подушкой швырнула. Я бегу к двери, а тут вдруг дура Минка с зеленым шарфом входит. Я испугался и говорю только: «Листья, листья я принес!» И убежал.

Как это быстро ключи нашлись. Удивительно!

Старичок Бодэ остался в третьем классе, в четвертом теперь — madame Шевалье. И картина на доске другая: не чудесный пейзаж, а уютная комната.

…Обед. Краснощекий мужчина и розовая женщина, обсыпанная мелкими кудряшками, обедают в середине комнаты. Умытые пухлые мальчик и девочка благонравно сидят между отцом и матерью. Накрахмаленная строгая горничная торжественно несет дымящуюся курицу с гарниром — ярким, как цветочная клумба…

Madame Шевалье, глядя на Лисенко, шлепает палкой по картине. Палка касается накрахмаленного передника горничной, и от этого картина крахмально хрупает.

— Que voynos nous sur ce tableau [4] — Что мы видим на этой картине? .

Лицо madame Шевалье помнило лучшие времена. Шевалье чем-то напоминает женщину на картине — тогда, давно, в лучшие времена. Розовые пятна румянца лежат на жухлых щеках. Губы в трубочку — будто конфета во рту, вечная, на всю жизнь. Пенсне в золотой оправе по-женски, неуверенно — вкось, на коротком пожелтевшем носике. Мелкими каштановыми кудряшками обсыпана голова. Стул без остатка поглощается madame Шевалье. Madame Шевалье полна и коротка.

…Но это — мимо. Все идеально, красиво, неповторимо. Никакой преподавательницы madame Шевалье нет…

Кленовский сидит, подперев кулаками щеки: прямолинейно, неотвязчиво смотрит на кафедру.

…Никакой преподавательницы madame Шевалье нет… Загадочная незнакомка. Или нет — известная красавица, которая влюблена в него, но ее не пускает жестокий муж. Кленовский ее похищает. Да, именно похищает, иначе ей не освободиться от мужа-зверя! Он похищает ее в карете с потушенными огнями. Кленовский везет ее в свою комнату. Конечно, это не та комната… Другая комната. И не комната, а вся квартира Кленовского. Никого, кроме него и ее, кругом нет… Квартира в конце города. Город не этот — другой. Лучше, если на Кавказе или в Гренландии. Впрочем, до Гренландии далеко и холодно: придется захватывать зимнюю шинель и башлык — это задержит карету. Лучше Кавказ… Хижина в горах. Две комнаты. Одна для него, другая для «нее». У Кленовского в комнате ковер, у «нее» колонны по стенам и между колоннами ослепительные люстры. Кругом подушки. Много подушек. В воздухе пахнет хорошо-хорошо: гелиотропом или «Садо-Яко»…

…И вот они одни, совсем одни. Он приближается к ней, обнимает ее. Она красивыми руками обхватывает его шею и жарко шепчет… шепчет…

— Que voyons nous sur ce tableau?

Вызванный Черных берет палку из рук madame Шевалье. Конец палки в ухо краснощекому:

— C’est un père de famille [5] — Это отец семейства. .

— Continuons! [6] — Дальше!

Каштановые кудряшки пружинно прыгают, сморщенная трубочка губ двигается: вечная конфета удобнее переворачивается во рту. Солнце ползет по стене. В солнечном отсвете угасает прощальный румянец madame Шевалье.

Нет, нет — все идеально, красиво, неповторимо…

Директор подошел к дверям актового зала. Маленькая, по-птичьи худощавая, крепкая голова повернулась слева направо. Большие глаза крупной птицы обвели буйное торжище большой перемены и не мигая — в угол, на добычу: сейчас клюнет. Директор поднял длинный высохший палец. Отчетливо согнул к себе два раза.

От угла отделился Плясов. Палец согнулся еще раз. Следом за Плясовым из угла пошел Телегин.

В левой руке директора розовый конверт с зеленой искрой. Два длинных высохших пальца осторожно, с омерзением залезают внутрь конверта.

Оттуда показывается розовая бумага с оранжевыми целующимися голубками. Без помарок, каллиграфически — на радость далекому Лоскутину — шеренги букв:

«Дорогая Лена!

Мы оба Вас очень сердечно любим и не можем без Вас жить. Мы Вас часто видим из окна Реального, как вы проходите из гимназии и гуляете потом по двору, но Вы нас не замечаете.

В прошлый вторник мы встретили Вас, когда Вы шли из гимназии, на углу Посольской и Киевской улиц. И хотя нам надо было в другую сторону идти, но мы пошли обратно к Реальному, то есть следом за Вами.

Вы шли с подругой и все время с ней разговаривали и смеялись. Если бы не было подруги, мы бы к Вам подошли. Но мы Вас не упрекаем, что Вы шли с подругой, наоборот, очень довольны, что Вы с ней смеялись, — значит, Вам было весело, хотя Вы нас не заметили.

Около церкви к Вам нахально подошел какой-то гимназист из Дворянской гимназии, с красным околышем и в лайковых перчатках. Вы пошли дальше втроем и опять смеялись. Мы не против этого дворянчика, если он Вам нравится, только мы знаем наверное, что в Дворянской гимназии учатся одни, главное, «маменькины сынки». Мы Вас оба очень сердечно любим и считаем самой умной и интересной барышней, поэтому мы удивляемся, что Вы могли найти хорошего в этом нахальном дворянчике.

Мы о Вас думаем каждый день, и куда бы мы ни шли и чего бы мы ни делали, вспоминаем Ваши очень красивые глаза и Ваш веселый смех, хотя Вы нас во вторник не заметили.

В эту субботу мы Вас будем ждать на углу Посольской и Киевской улиц в 2 часа дня. Хотя у нас в субботу шесть уроков, но мы удерем из Реального после 5-го урока, чтобы увидеть Вас. Мы очень Вас просим не идти с подругой, а одной. Если к Вам подойдет дворянчик, то просим не разговаривать с ним и не смеяться ему, так как мы Вас оба любим и жить без Вас больше нельзя! Кроме того, просим Вас ничего не говорить об этом своему папе. Итак, мы Вас с нетерпением ждем в субботу в 2 часа дня.

Au revoir, дорогая Лена!

Ученик IV класса осн. отд. Т.Р.У Alexandre Pliasoff

Ученик IV класса осн. отд. Т.Р.У. Antone Teleguine

Р.S. Не говорите своему папе!»

Розовый конверт с зеленой искрой, розовая бумага с оранжевыми голубками распухают в облако. Облако наплывает… Рука директора подносит облако:

— Это вы, гм-ы-ы-ы… писали моей дочери?

Странно: подписано Александр Плясов, Антон Телегин, класс, отделение, училище… чего же?! Если отказаться… кто-то подшутил? Это не они — ни Плясов, ни Телегин. Кто-то недобрый подписал их фамилии… отказаться? Розовое облако проплывает близко, близко…