Николай Москвин - Конец старой школы

Прошло недели две. Чувствуют все ребята, что дальше нет сил работать. Надо домой сматываться.

Начали говорить с Михаилом Михайловичем, а он на дыбы: вы, дескать, на месяц приехали, как уговорились с Москвой, и раньше этого ни денег не заплачу, ни вагонов вам обратно доставать не буду!

Мы ему, конечно, всякие доводы: во-первых, вместо 5 рублей — 1 рубль 60 копеек, во-вторых, кормят одними чертовыми галушками, в-третьих, 14 часов работы!

Михаил Михайлович отвечает:

— У нас все работники получают один рубль пятьдесят копеек. Кроме галушек, ничего (то есть каши) им не дают, и работают они пятнадцать часов. Скажите спасибо, что вам такую поблажку и комфорт делаю. (Так и сказал, подлец, «комфорт делаю!».)

Делегация от «негров» послала его с этим самым «комфортом» подальше… и — что же делать? — ушла. Продолжали работать.

Наступило воскресенье — по воскресеньям не работали. К батракам жены приехали из деревень, и крестьяне к Михаилу Михайловичу за всякими «милостями» пришли. Мужички, что наших ребят увозили, тоже приехали — по пути, недалеко базар был. Народу собралось много. Дружинники наши здесь же болтались. Начали с крестьянами заговаривать.

Антон и Петрушевич (это тот, который чайник потерял) собрали вокруг себя группу мужиков и стали агитировать: вот в Москве и вообще в России революция, но Временное правительство обманывает народ и не хочет ни заводов рабочим отдавать, ни земли крестьянам, — все как при царе. Но в Петроград приехал главный большевик — Ленин, и он им покажет, как обманывать (тут Телегин зачем-то про нашу забастовку в Реальном ввернул). Во многих губерниях крестьяне уже сами прогнали помещиков и захватили их земли. Чего же вы терпите? Над вами измывается княжеский прислужник, и вы у него во всеобщей кабале и крепостном праве и так далее.

Тут к Антошке и Петрушевичу вдруг, откуда ни возьмись, подлетел ласковый Михаил Михайлович.

— Не слушайте их, — закричал он, — это немецкие шпионы! (Это Телегин-то шпион!.. Да еще немецкий? У него все года по-немецки двойки да колы!) И Ленин шпион… Немецкие деньги… Предатель!.. В Москве их арестовывают…

Тут, конечно, галдеж начался! Кто за кого! Михаила Михайловича приятели-мужички за него, а батраки и кое-кто из крестьян больше за Телегина с Петрушевичем. Подбежали наши дружинники, узнали, в чем дело, о чем разговор, — и тоже галдеж. Одни вдруг за Михаила Михайловича, а другие за «шпионов».

Наговорились до хрипоты и разошлись спать.

Утром на работе Михаила Михайловича не было, а к обеду вернулся, вызвал наших старшин и сказал им, что он ездил в город, хлопотал: завтра дают четыре вагона. Сегодня произведет с нами расчет, и завтра же чтобы все мы до одного уезжали.

Вот как вышло! Кто бы мог подумать, что агитация поможет?

Уехали.

За обратную дорогу ничего интересного не было. Только в городе Орле прицепили к нашему поезду 5 вагонов с женским «батальоном смерти». Они все бойкие и смелые, в мужских рубашках и галифе, а внизу чулки и туфли на каблуках. У некоторых чулки прозрачные. Мы «батальон» разглядывали вовсю, но никто в них не влюбился, так как говорят, что они с бульваров набраны и вообще в брюках как-то смешно — не женщины!

Доехали до Москвы. Вот и вся наша история. В общем, мы не жалеем, что ездили: заработали, конечно, чепуху, но так, кое-что посмотрели, новое увидели, услышали, и вообще нам с Антошкой кажется, что мы прямо выросли за это время! Телегин, наверное, у вас там, если только куда еще не махнул. Недели через две я тоже приеду. В Москве сейчас очень интересно. На Страстной площади, около памятника Пушкину, все время митинги, и даже ночью. При мне было: подъехал темный, без огней, автомобиль, поймал двух большевиков около памятника и увез неизвестно куда. Расскажу, когда приеду, а то и так письмо толстое.

Ну, пока! Миша.

Пиши! Адрес знаешь: Москва, Малая Бронная…

…Венец училищной мудрости; подготовительный класс взрослого техника, инженера, чиновника, педагога; томительный канун будущих усов, штатского платья, жены и, конечно, замечательной, удивительной жизни. Третий этаж — шестой и седьмой классы…

Но вихрем понесло, дыбом встало последнее, третьеэтажное.

Загудели этажи последних реальных училищ.

Вызваны шестиклассники, спрошены, поставлены отметки. Задан урок на следующий раз. В пухлых учебниках истории Платонова быстрые карандашные крестики и рядом «д. с. п.» — «до сих пор».

Самое сладостное, самое возвышенное Семьянин отодвигает к концу. Отрешенный от учеников, отметок, учебников, Семьянин из угла в угол — мягкими убаюкивающими шагами: объясняет урок.

…Из десятилетий перешагивая, раздвигая года в стороны, могуче выступает грузный миротворец-государь. Русая борода, широкие плечи, крепкая поступь. Крепкий государь, крепкие законы…

Но Семьянин не может… Семьянин не может не вспомнить того… Листаются страницы Платонова, листаются цари, царицы, императоры, но память, воображение безысходно тянут назад, безысходно к «нему»… И тает русая борода Александра III, и крепкая поступь назад в десятилетия. И вот он!

Из веков сурово глядит Амстердамский плотник. Страшные плечи великана. У великана чугунный шаг. И будто все чугунное. Только бойкие усики — вправо-влево, и живет чугун…

Семьянин мягкими восторженными шагами из угла в угол.

…Из веков вокруг чугунного государя возникают моря, российский флот, ассамблея, дворянские бороды и кафтаны (Семьянин улыбается, словно шутке любимого шалуна-сына)… Да, бороды и кафтаны! Самолично ножницами резал дворянские дремучие бороды, перекраивал на живом дворянине его кафтан. И бежал прочь дворянин, обгрызенный высочайшей рукой, высочайшими ножницами…

Но урок, урок! И опять — к русой бороде. Государь-миротворец, но крепкий государь, достойный того чугунного предка.

Вялое, пожелтевшее лицо Семьянина цветет. Убаюкивающими восторженными шагами — из угла в угол…

И вдруг из-за парт глухо:

— Как же так! Царя свергли, а мы всё о царях учим?!

Шаги на исходе. Остановились. Вялое и пожелтевшее лицо в повороте:

— Ну и что?

— Не надо про них учить…

Мерцают пугливые ресницы, подергиваются губы. Мягкий, ватный голос:

— Если бы вы, Лисенко, были в первом или во втором классе, вы бы сейчас вылетели за дверь. Но шестикласснику я объясню: программа по курсу истории не отменена и, надо думать, не будет отменена. Извольте слушать курс!