Алексей Малышев - Повесть о таежном следопыте

Капланов, глядя на него подобревшими глазами, прятал растроганную улыбку.

У Спиридонова в его пограничном обходе было много забот. Тревогу вызывали изюбры и лоси, которые летом уходили к морю солонцевать, а там их подстерегали браконьеры. Чтобы отвлечь зверей от этих опасных переходов, он закладывал искусственные солонцы.

— Теперь они реже ходят на море, — говорил лесник Капланову, — а вот как отучить тигру от левого берега — ума не приложу. Одно остается, Лев Георгиевич, — до нас эти земли прирезать.

С ним нельзя было не согласиться: следовало поднять вопрос о присоединении к заповеднику левого уступа земель по берегу Кемы.

Спиридонов надумал сделать солонцы даже для белок. Для этого он брал доску из мягкого дерева, насыпал на нее слой соли, а затем смачивал водой. Соль, растворяясь, пропитывала доску. Такие просоленные доски попадались Капланову на многих участках его обхода. Одну Спиридонов прибил под окном на своем кордоне, и Капланов, заночевав у него, увидел через стекло, как рано утром сюда прискакали из леса две белочки и начали усердно выгрызать доску. С другой стороны к этому «солонцу» по бревенчатой кладке, как по лесенке, поднялась лесная мышь и тоже стала лакомиться солью.

— Всякая тварь в соленьи нуждается, — пояснил подошедший к окну Спиридонов, — а человек зверям помочь должен. Пускай и мышь маленько попользуется, что за беда!

Соль Спиридонов чаще всего завозил из Тернея, со склада заповедника. Доставка соли была делом очень нелегким, но он тем не менее регулярно пополнял ее запасы, хотя никто его к этому не принуждал.

Однажды, не дождавшись катера, Спиридонов решил увезти соль вьюком на лошади, рассчитывая забросить ее сразу в тайгу на солонцы. Но для этого надо было далеко обходить прибрежные скалы, и Спиридонов, чтобы сократить себе путь, пошел на очень рискованное дело. Отъехав несколько километров от поселка, он вывел лошадь к подножию скал и, пользуясь кратковременным периодом отлива, спустился на только что обнажившееся морское дно.

Отливы здесь бывали два раза в сутки — утром и вечером, вода отходила от берегов на десяток и более метров. Но это происходило обычно в очень тихую погоду, чаще зимой, чем в другое время года. Стоило подняться на море небольшому волнению, как все быстро менялось, и волна уже начинала бить о берег.

Спиридонов, видя, что море спокойно, решил проскочить по дну вдоль берега. Отлив в благоприятном случае продолжался немногим более часа. Спиридонов рассчитал, что за сорок минут ему удастся обогнуть скалистый мыс, за которым в кривуне он может снова подняться на берег и, значит, сократить себе обход тайгой.

Небо было чистым, казалось бы, ветра можно было не опасаться, но Спиридонов, как местный житель, знал, что море очень изменчиво, и здесь, у берегов, могло внезапно отозваться даже отдаленное морское волнение. И все-таки благодаря своему решительному характеру он сознательно рисковал.

На сыром песке, между камней, — с них еще струйками стекала вода — ползали крабы, морские ежи, звезды, ворочались какие-то крупные оранжевые черви, копошилось множество всяких морских тварей, которых Спиридонов никогда и не видел.

Однако не было времени разглядывать этих удивительных, застигнутых отливом животных. Стараясь по возможности быстрее вести за собой тяжело навьюченную лошадь, он с невольной тревогой посматривал на зеленоватую громаду воды, которая, чуть покачиваясь, отступила сейчас от берега, но каждую минуту могла неожиданно ринуться обратно и поглотить его вместе с конем.

Он прошел уже более половины пути, как вдруг заметил, что пенистые гребешки небольших волн с глухим шелестом начали наступать на песок и безостановочно, неукротимо приближались к берегу.

Со скалы шумно сорвалась стая бакланов и низко пронеслась над морем. Спиридонов вздрогнул. Бакланы словно предупреждали о грозящей опасности.

Он быстро оглядел скалистый берег — нет, здесь негде спастись! Оставалось лишь разгрузить лошадь и попытаться на большой скорости проскочить изгиб берега. Он подвел коня к камням и поспешно стал его развьючивать, складывая мешки с солью на небольшом выступе скалы, откуда их можно было бы потом взять с лодки.

Конь, кося глазом на зашумевшее море, испуганно всхрапнул. Спиридонов, освободив его от груза, вскочил в седло и во весь опор помчал вдоль кривуна по дну, которое уже начало скрываться под водой. Брызги фонтанами взлетали из-под ног коня. Но с каждой секундой бег его становился все тяжелее, вода уже доходила до брюха. Неожиданно Спиридонов среди крутых прибрежных скал заметил небольшую тропинку — по ней, наверное, спускались к морю какие-то звери, может быть обитавшие здесь горалы. Вывести по этой звериной тропе коня казалось невозможным, но теперь это было единственным выходом. Едва лошадь напряженным рывком успела прыгнуть на камень, как подкатившая к берегу волна с глухим ревом обрушилась на скалы. Если бы она сейчас настигла человека и коня там, на песке, то, конечно, увлекла бы их в морскую пучину.

Вытирая холодный пот на лице и туго держа под узды тяжело дышавшего коня, Спиридонов с неприязнью смотрел на обманувшее его море.

С тех пор он не пытался больше ходить по обнажившемуся морскому дну.

— Ну его к водяному, это «ясное море», — говорил он Капланову, — я человек не морской, а таежный. Тайга для меня — дело понятное. Здесь я все могу рассчитать как оно следует.

— Все? — усмехнулся Капланов, — а в тигра стрелял — тоже рассчитал?

— Ну, что вы, Лев Георгиевич, — смутился Спиридонов, — какой же тут расчет, когда я вплотную на него напоролся? Только больше этого не будет…

«С такими людьми, как Спиридонов и Козин, — думал Капланов, — можно здесь работать. Они грудью встанут на защиту природы. А они ведь только рядовые лесники».

Но ему вспомнились другие люди, и он невольно нахмурился. Эти люди тоже работали в заповеднике, однако их хотелось назвать не друзьями, а врагами природы.

Таков был работавший здесь одно время начальник охраны. Вместо того чтобы налаживать охрану заповедника, он часто отвлекал лесников на всякого рода личные поручения — свои и директора. Сам же бездельничал и, мало того, покрывал браконьеров.

К подобным людям Капланов был всегда непримирим. Однажды, когда ему очень нездоровилось, — болезнь приковала его в таежной избушке к постели — он с досадой записал в своем дневнике: «Если теперь я помру, самое обидное будет в том, что не при мне вышибут из заповедника этого негодяя…»

Но все же научные сотрудники в конце концов настояли на увольнение нерадивого начальника охраны.

Установив, что в обходе Спиридонова тиграм грозит опасность, Капланов решил сходить в село Великую Кему, где жили охотники, чтобы попытаться их убедить не трогать перекочевавших на Кему зверей.