Алексей Малышев - Повесть о таежном следопыте

Капланов намеревался написать о тиграх еще книгу для детей. Пока на нее времени не было, но эту свою мечту он хотел осуществить в самом ближайшем будущем.

Через три недели он собирался ехать в Москву, в отпуск.

В письме к профессору Формозову Капланов писал:

«…Работа идет хорошо и дружно, так что даже жалко уезжать, хотя я не был в Москве два года. Пространства и Москвы я боюсь — одичал вконец. Еду в отпуск и постараюсь выхлопотать командировку для повышения квалификации — прочту хоть полсотни книг! Главное управление хочет меня перевести в Судзухэ, но я предпочитаю кости свои сложить в нашем заповеднике…»

Снежная буря уплотнила и отшлифовала наст — идти на лыжах было легко. Капланов прощальным взглядом окинул застывшую в зимнем наряде тайгу, покрытые льдом озера, круглые вершины сопок, где еще вьюжила метель, и ему стало грустно — здесь осталась часть его жизни.

Ему вспоминалось прощание Пржевальского с этим краем, которое он знал наизусть и которое часто любил цитировать Арсеньев:

«Прощай, Ханка! Прощай, весь Уссурийский край! Быть может, мне не видеть уже более твоих бесконечных лесов, величественных вод и твоей богатой девственной природы, но с твоим именем для меня навсегда будут соединены отрадные воспоминания о счастливых днях свободной страннической жизни…»

Сопки, как вечные побратимы, стояли плечом к плечу, и их боевые шеренги были неисчислимы. Теперь, после пяти лет работы в тайге, они уже не казались Капланову загадочными. Нет, он знал их так же, как и ту многообразную жизнь, которая шла в этом крае, и те сокровища, которые горы-побратимы защищали.

Но почему он иногда думал, что работает здесь один? Ведь если бы не поддержка друзей — они сейчас трудятся в тайге, — разве мог бы он успешно закончить свои исследования? Каждый из них знал, чем занимается другой, хотя они и были подолгу оторваны друг от друга. Они всегда советовались друг с другом, спорили, вместе обсуждали результаты своих работ. Да, в тайге они жили поодиночке, а работали все-таки дружно. И как не хотелось ему теперь уезжать отсюда без них!

Салмин и Шамыкин тоже подводили итоги своей работы. Биология многих ценных охотничье-промысловых зверей среднего Сихотэ-Алиня, благодаря им и Капланову, перестала быть «белым пятном». Выяснились и многие важные звенья той цепи, которая определяет взаимосвязь процессов в природе края.

Свою долю труда в общее дело внес и Костя Грунин. Без его сведений о насекомых трудно было бы познать природный комплекс заповедника.

Но чем бы ни занимались научные работники — от насекомых до тигра, — у них была одна цель — проникнуть в глубины тайн природы, постичь ее законы, чтобы ею управлять.

Их было мало, всего лишь горсточка людей. Но они одни из первых шли по тропам Арсеньева, чтобы раскрыть для народа богатства этого края. И никто, пожалуй, не задумывался, ценой каких огромных усилий и непрерывных лишений были Ими получены новые для науки наблюдения и выводы.

Впрочем, не приходило это в голову и самим научным работникам. Они были молоды, сильны, здоровы, и все невзгоды и тяготы таежной жизни принимали как должное, не жалуясь, не сетуя на трудности работы.

И теперь, перед отъездом из заповедника, Капланову даже казалось, что никаких трудностей здесь и не было. Жизнь представлялась как что-то большое, радостное и бесконечное…

Дальний Восток остался позади.

В марте Капланов был в Москве. Едва он появился, как ему предложили сделать доклад о тиграх и мерах по их восстановлению на Дальнем Востоке.

Он знал, что это необходимо, что это может помочь сдвинуть дело с мертвой точки. Однако страшно трусил. Обычно из-за своей неисправимой застенчивости он в обществе предпочитал помалкивать. А тут надо было выступить на столь высоком собрании, как Московское общество испытателей природы. Ведь на нем должен был присутствовать цвет столичной биологической науки. Капланову казалось, что он просто-напросто ничего не сможет толком объяснить, и шел туда с большим волнением.

С утра он отправился к Лиде, с которой теперь часто встречался, и оставил ей пригласительный билет на заседание.

Сообщение Капланова вызвало огромный интерес. Он первый из отечественных зоологов сумел провести непосредственные наблюдения над дальневосточным тигром и получить столь важные результаты.

На заседании общества было принято решение о необходимости полного запрета отстрела и отлова тигров на продолжительное время. Именно этого и добивался Капланов.

Но он был искренне удивлен успехом своего доклада, а еще больше тем, как выступившие на заседании говорили о нем самом, о Капланове. Ведь там, в тайге, он делал самое обыкновенное дело. А теперь это называли научным подвигом и в высшей степени сложным исследованием, отмечали его особую отвагу и мужество.

Капланов был смущен, он боялся поднять глаза.

После заседания к нему подошел корреспондент вечерней столичной газеты и попросил уточнить некоторые вопросы. Капланов вкратце повторил то, что уже говорил в докладе. Однако в результате этого интервью в вечерней газете вскоре появилась заметка, где было сказано, что он вел в тайге работу по приручению тигра. А предложение ученых охранять «такого вредного и опасного» хищника корреспондент пытался осмеять.

Прочитав заметку, Капланов сперва расхохотался: ну и глупость сморозил невежественный корреспондент. Но потом ему стало досадно. Впрочем абсурдность заметки была настолько очевидной, что на нее не стоило обращать внимания.

После заседания они с Лидой почти всю ночь бродили по улицам столицы. Он рассказывал ей о таежной жизни, о своем одиночестве и снова о тиграх.

Он провожал ее, потом она его, затем опять он и так до самого рассвета.

Война…

Капланова в армию не призвали, хотя он и доказывал, что на фронте и с одним глазом может бить врага не хуже других. Оставалось одно — возвратиться на Дальний Восток и работать, работать.

В Главном управлении за исследования по тигру ему вынесли благодарность и премировали двухмесячным окладом. Но тогда же ему сказали, что теперь он нужен в другом дальневосточном заповеднике — Судзухинском.

Ну что ж, пусть будет Судзухэ. Жаль было, конечно, покидать Сихотэ-Алиньский заповедник, хотелось заняться там изучением исчезающего из приморской тайги соболя и продолжить исследования по тигру, но в такое время спорить не приходилось.

Только вот… неужели ехать одному? Сказать бы Лиде. А как? Это казалось совершенно невозможным! Правда, они испытывают взаимную симпатию, и он знает, что у него это давно возникшее и незатухающее, большое чувство. Но говорить о таком? В сто раз легче выйти навстречу разъяренному тигру!