Василий Гроссман - Степан Кольчугин. Книга первая

У ворот стояла коляска на дутых шинах, запряженная парой черных рысаков.

— Сюда, сюда пожалуйте, — сказал Афанасий, указывая на коляску.

«Ловко!» — подумал Сергей, усаживаясь на мягкое пружинное сидение, и подвинулся, чтобы дать место Афанасию.

— Ничего, не извольте беспокоиться, — сказал Афанасий.

— Да тут же места для троих.

— Ничего, ничего, я трамваем, — сказал Афанасий и поспешно отошел.

Кучер лукаво поглядел на него и негромко сказал:

— Выпить хочет Хванасий.

Лошади, звонко цокая подковами, легко понесли в гору. Ехать было очень приятно; прохожие поглядывали на роскошный выезд, и Сергей против воли ухмылялся.

Дверь у одноэтажного белого дома с высокими окнами открыла женщина с седеющими волосами. «Пианистка», — подумал Сергей.

— Сюда, пожалуйста, — сказала женщина.

Пока Сергей, старательно ступая по очень скользкому паркету, шел через зал, открылась дверь и вышла бабушка.

— Боже мой, что это такое! — воскликнула она и подняла руки. Сергей понял, что этот возглас относится к его высокому росту. — Иди же, иди же сюда, — говорила она, и ее глаза наполнились слезами. — Внучек, внучек, — повторяла она, целуя Сергея, но внезапно оттолкнула его от себя и сказала: — Ты, собственно, недостоин того, чтобы я радовалась твоему приезду.

И, видимо с удовольствием переходя к сварливости и недовольству, которые были ей приятней и привычней, чем нежные чувства, она принялась ругать Сергея, отца его, мать, Анну Михайловну, глупое и страшное время:

— Что вы, с ума все сошли там? Почему не остановился у меня? Почему не телеграфировали? Не зашел? Не написал ни слова? Здесь тебя ждет прекрасная комната, гигиенический уход. Ведь я уверена, у тебя там и ванны негде принять?

— Негде, — подтвердил Сергей, чувствуя тоску и неловкость. Были люди, с которыми он буквально не мог двух слов сказать, такими безнадежно далекими казались они ему. «Зачем, зачем согласился?» — думал он, глядя на гневавшуюся старуху.

Спас Сергея приход Николая Дмитриевича. Он удивительно походил на мать Сергея: худой, небольшого роста, с гладкими черными волосами. Ладони у него были маленькие, а пальцы длинные и толстые. Быстрым взглядом он окинул сердитое лицо матери и тоскующего Сергея, слушавшего ее, слегка поморщился и сказал:

— Мама, доктор вас хочет посмотреть; он наверх поднялся. А мы пока пойдем ко мне.

Он взял Сергея под руку и повел его в кабинет.

Говорил он быстро, задавая вопросы, не дослушивал до конца и снова спрашивал, совершенно без связи с предыдущим. Он спросил Сергея, сколько ему лет, на каком факультете, болел ли он скарлатиной, поседела ли сестра Марья Дмитриевна, умеет ли Сергей стрелять, нравятся ли ему блондинки, знаком ли он с высшей математикой, был ли в Петербурге.

Сергей сперва покорно отвечал, потом почувствовал раздражение и на вопрос дяди, знаком ли он с директором металлургического завода Сабанский, ответил недружелюбно:

— Дядя, это вы меня на допрос вызвали?

Николай Дмитриевич поднял одну бровь, усмехнулся.

— Он способный человек, ну и свободы действий у него много, — сказал он о директоре. — Вообще я замечаю, что всюду, где действует частная инициатива, вся совокупность преимуществ на ее стороне. Господа социалисты об этом не задумываются, а? Ты ведь социалист, конечно? — с быстрой усмешкой спрос-ил он и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Для социалистов слово «предприниматель» ругательно, а происходит оно от предприимчивости. Предприниматель — предприимчивость. Что может быть почтенней для деятеля промышленности или торговли? Казенные заводы — это мертвечина. Анекдот! Начальнику департамента сделали чугунный сувенир и ничего больше не смогли. Удивительное дело! Лучше всего передать из казны частным обществам и орудийные, и патронные, и пороха… Да кто об этом думает! Европа воевать будет, а наше правительство занято Бейлисом, да чертой еврейской оседлости, да социалистами, да анархистами и всей прочей ерундой… Вот покойный Петр Аркадьевич был подлинно государственный ум, нужный русскому обществу в годину бедствий. Да тебе, верно, все это скучно слушать.

— Нет, отчего же скучно, — сказал Сергей, — однако я ни с одним вашим словом не согласен.

Он чувствовал такой же задор, как днем, когда отказался снять фуражку перед портретом царя.

— Что ж так? — сказал Николай Дмитриевич, позевывая и посмеиваясь.

— То, что вы говорите, не верно, — торопливо сказал Сергей. — Вы не представляете даже, что такое социализм. Это все реакционеры говорят об отсутствии инициативы при социализме, не понимают, что теперь есть инициатива наживы, а при социализме будет настоящая, большая инициатива. А то, что казенные заводы никуда не годятся, вы совершенно правы, но отсюда вывод, что самодержавие не годится. А при чем же тут социализм?

И, красный от волнения, он поглядел на Николая Дмитриевича, ожидая, что тот поднимется, затопает ногами, закричит или по крайней мере смутится, не зная, как возразить.

Но Николай Дмитриевич, видно, даже не слышал того, что сказал Сергей.

— Пойдем, голубчик, ужинать, — сказал он, — ты, верно, проголодался.

«Вот это и есть генеральская самоуверенность, которую ничем не прошибешь!» — решил Сергей.

В столовой стол был накрыт на три прибора, но когда они сели, вошла седая горничная и сказала, что барыня к столу не выйдет, доктор нашел перебои в сердце и велел лечь в постель.

Услышав это, Сергей обрадовался и неприлично широко улыбнулся. За ужином он выпил большую рюмку коньяку и почувствовал себя очень весело. Ему захотелось, чтобы Олеся сидела с ним рядом в этой большой высокой комнате, под красивой люстрой, освещавшей белоснежный стол и бокалы.

Прислуживал им высокий Афанасий. Николай Дмитриевич ел мало. Афанасий ему все подливал в стакан минеральной воды из разных бутылок.

— Твой папа не специалист по желудочным болезням?

— Он по всем болезням, как и все земцы, — сказал Сергей, — а вообще он увлекается бактериологией.

— Да-с, — задумчиво сказал Николай Дмитриевич, — не обратиться ли мне к земским лекарям? Такое светило, как профессор Образцов, моему катару ничем не помог… Виши! Виши! — сердито крикнул он Афанасию.

Прощаясь с племянником, он сказал:

— Да, господин социалист, не возьмешь ли на карманные расходы, — и, вынув из желтого бумажника сторублевую бумажку, протянул ее опешившему Сергею.

Только сидя в пролетке, Сергей понял, как унизительна была для него вся эта поездка: и внезапно заболевшая бабушка, отчитывавшая его, и зевающий, не слушающий Николай Дмитриевич, и ужин, которым его кормили.

— Стойте, стойте! — закричал он и, не дождавшись, пока кучер остановил лошадей, соскочил и поспешно кинулся, не разбирая дороги, в первых! попавшийся переулок.