Николай Дементьев - История моей любви

Вот уже вода по пояс, по плечи… Белеет, синеет тело, покрываясь гусиной кожей.

— Пройдите в кабину и посмотрите, сколько чушек осталось в карманах. Быстро-то! — скомандовал Власюк.

Я зажмурился, набрал воздуха и нырнул, больно ударившись плечом. От холода заболело в затылке. Вошел в перевернутую кабину по лежащей внизу крыше ее и торопливо высунул голову над водой.

— Ну? — нетерпеливо спрашивал сверху Власюк.

Все вокруг было необычно, перевернуто, неподвижно, мертво; вода омывала сплетения труб, висели шестерни лебедки… Как в далекой-далекой приключенческой книжке с затопленным кораблем…

— В карманах нет. Под ногами…

От холода сердце сжалось в неподвижный комочек. Глотнул воздуха, нагнулся и поднял тяжелую скользящую чушку. Положил ее на грудь, передохнул. Натужась до боли в висках, высунул в отверстие в стене кабины. Кто-то тотчас же, будто ждал, быстро и легко принял ее. Снова глубоко, всей грудью вздохнул и присел в воде… Чушки разные: эта какая-то треугольная, пройдет ли в отверстие? Прошла… Эта как большой детский кубик. Наверно, из отходов…

— Павел, холодно? — спросила сверху Витя.

«По имени!..»

— Ничего. Ноги только… окостенели…

— Вылезайте, черт с ними совсем! — плаксиво проговорил Пулин. — Водолазов надо вызвать, товарищ Власюк!

Нагнулся снова… Еще… Лучше замерзну до смерти, а все достану!.. Стала кружиться голова.

— Передохните, слышите? Передохните! — говорил кто-то сверху.

Девятая… Десятая… Дрожали руки и ноги.

Не помню, как очутился в каюте шкипера понтона, лежал на кровати. Пулин растирал мне спину и грудь, а Витя, прижимая к моим лязгающим зубам стакан, вливала мне в рот водку. Кто-то предусмотрительно захватил. Обруч, накрепко сжимавший череп, начал ослабевать…

Шкипер понтона, жилистая и худая тетя Феня, горестно подперевшись, смотрела на меня. Вокруг молча стояли ребята и Власюк.

— Не помрет, а? — спрашивала тетя Феня.

Водка в стакане кончилась. Шилов сунул мне в рот кусок колбасы.

— Если в среднем вес одной чушки пятьдесят килограммов, то на девять тонн их сто восемьдесят штук-то… — проговорил Власюк.

— А сколько… я достал? — опросил я.

— Пятнадцать.

— Это убийство, а не работа, — Дербенев поежился, отодвигаясь.

— Надо как-то по-другому! — дернувшись, выкрикнул Пулин. — Водолазов из техучастка управления пути вызвать.

— Водолазов, водолазов — затвердил одно! — не глядя на Пулина, выговорил Власюк. — Уж без вас догадались, еще вчера звонили. У них триста седьмая баржа с сахаром на камень села, спасать надо, ясно?! Водолазов обещают через неделю, не раньше! Водолазов, водолазов-то!

— Что же будем делать? — спросила Витя, обводя всех глазами.

Ей не ответили.

— Не представляю себе, как по-другому их можно достать, — тихонько сказал Власюк. — А с ними — не поднимешь кран, нечего и браться.

— Я сейчас снова… — сказал я и встал.

Витя вдруг чмокнула меня в щеку, усадила за плечи на кровать и, отойдя в угол, стала быстро раздеваться. И еще весело, задорно поглядывала оттуда на всех — наверно, воображала себя героиней. Крикнула:

— Идите принимать! — и выскочила из каюты.

Ушли все. Тетя Феня все стояла около меня.

— У меня такой же сыночек был… Ладный…

Я встал и начал одеваться.

Вышел на палубу покачиваясь. Котченко легко брал будто невесомые чушки, появлявшиеся в дыре, и жалобно басил:

— Витенька, вылезай… Ну, ты же хорошая девчушка… Вылезай!

В отверстие показалась очередная чушка, вдруг дрогнула, качнулась и упала.

— Витя! — крикнул Котченко.

Молчание. Только слышалось, как часто-часто и прерывисто дышала Витя.

Котченко сдернул с себя куртку, сунул ее Шилову в руки. Стянул через голову майку. Шилов посмотрел на куртку в своих руках, бугристую от мускулов широченную спину Котченко и неожиданно зло сказал:

— Ну, ну! Ты не очень тут!

Бросил на палубу его куртку, сверху свой пиджак, рубашку. Запрыгал на одной ноге, снимая брюки. Котченко и Шилов одновременно полезли в воду.

— Не лезь поперед батька, — ласково пробасил Котченко, легко отодвигая Шилова рукой, и вошел в воду.

Витю он вынес на руках. Бледно-синее лицо ее запрокинулось, глаза были закрыты.

— Я приказываю прекратить это безобразие! — сорвавшимся голосом прокричал Пулин.

— Ну, ну, не очень!.. Сашка, принимай! — скомандовал Шилов Дербеневу и пошел в воду.

Пулин схватил его за руку, Шилов выдернул ее.

— Афанасий Васильевич, что же это! — Пулин метнулся к Власюку. — Ведь заболеют.

Власюк молчал, глядя на него и что-то соображая. Потом медленно проговорил:

— Единственное, что мы с вами можем сделать, это раздеться и доставать самим-то.

Теперь тетя Феня растирала Витю, а я поил ее водкой. Она кашляла, плевалась, но пила, судорожно сводя челюсти. Чуть-чуть отдышавшись, еще багрово-синяя, задорно улыбнулась:

— Каждый бы день так! Это по мне!

Котченко брал теперь чушки от Шилова и просил его:

— Петя, вылезай…

Власюк, Пулин и Солнышкин раскладывали груз по бортам. Пулин все говорил:

— Ну и народ, боже мой! Нельзя же до изнеможения. Пять штук достал — и вылезай.

Шилов выкарабкался на понтон и, пошатываясь, схватившись за кого-то рукой, побрел в каюту. Все молча смотрели на него.

— Товарищи, все это из-за меня! — вдруг сказал я. — Но больше этого в моей жизни не повторится. И остальной противовес достану я один.

Котченко не дослушал, пошел в воду. Еще кто-то стал возиться с чушками, двое ушли в каюту с Шиловым. Моего выступления будто никто и не заметил.

Котченко достал тридцать шесть штук. Когда он вышел, его было не узнать: огромное тело его дрожало, будто вместе с потоками воды сливалась, иссякала его сила.

Шилов не пустил Солнышкина. Коротко бросил:

— Ты не ходи. Всё!

— Петя, чем же я хуже… — начал Солнышкин, надувая по-мальчишески губы.

Шилов молчал, отвернувшись. Наконец негромко сказал:

— Я заболею — будешь работать на кране за меня.

Дербенев стоял рядом, глядя в сторону. Тогда начал раздеваться Власюк.

— Сашка, что же ты? — обиженно спросил Шилов у Дербенева.

Дербенев тотчас же стал раздеваться, пошел в воду.

Противовес достали часам к пяти вечера. В каюте тети Фени, на покачивающихся досках, накрытых газетой, стояла кастрюля со щами и чугун картошки в мундире. Осунувшиеся, бледные ребята молча глотали щи, поднимая за край тарелки, когда понтон чересчур уж наклонялся. В тесной каюте сидели вплотную друг к другу. Витя, оглядывая всех блестящими глазами, быстро говорила:

— Я сегодня размялась за целый месяц сразу. Надо будет на двухпудовые гири переходить. Почему только женщины не выступают в тяжелой атлетике? Я бы чемпионом была! Наверняка… — Вдруг глаза ее утомленно, медленно прикрылись, и она опустила красное, воспаленное лицо на плечо Власюку.